заболевания.
– Совершенно верно, Майто, я уже давно овладел этим искусством симуляции одиночества ради достижения необходимых состояний, благоприятствующих творчеству. Вы приятный в общении человек, я бы очень хотел вам помочь обуздать и вашу болезнь, научиться управлять ею и пользоваться в собственных интересах. Расскажите о ней подробнее.
– Доэ, знаете, я не мастер сказывать, хоть и произвожу иногда такое впечатление. Разве слова выражают хоть что-нибудь? Разве они не бессмысленны с точки зрения того, что мы действительно хотим сказать, что теплится в нашем охраняемом интеллектуальном огородике, что произрастает на миллионах мыслительных борозд? К чёрту слова. Здесь есть вагон-ресторан с музыкальным инструментом, которым вы так хорошо владеете, а у меня – странное предложение: исполните «Лунную сонату» Бетховена. Пусть моими устами говорит музыка! Но не просто сыграйте, а, исполняя, представляйте меня, человека науки, который с детства хотел играть на музыкальных инструментах, но судьба заставила играть его с инструментами врачебными; человека науки, который стал таковым по необходимости, нужде, неудачному стечению обстоятельств; человека науки, который разряжен в халат, а под ним бьётся останавливающееся, дряхлое сердце искусства…
– Человека науки, который по призванию является человеком искусства! Вы трагично одиноки, ваше одиночество неизлечимо.
– Так играйте, играйте! Хотя бы на мгновение позвольте мне пофантазировать, что это мои, а не ваши руки скользят, порхают, бегают, плывут в неистовом танце по белым клавишам. Наградите меня иллюзией новой жизни!
– Знаете, я видел, как вы плакали. Нет-нет, не надо отрицать, я не вижу в этом ничего предосудительного, лишь только то, что вы тонко чувствуете музыку, вы в некотором роде становитесь божественным, открывая себя полностью, отдавая свою душу без остатка на растерзание.
– Мелодия, наполненная вздохами, мелодия великого сожаления, скорби. Иной раз я даже боюсь её слушать: если Бог умер, – как говорил известный господин с прекрасными усами, – и мы его убили, то есть один человек, создавший музыку, достойную играть на его похоронах.
– Вы думаете, он действительно мёртв, метафизически, конечно?
– От слёз ко смеху: вы меня рассмешили этим «метафизически». В каком же ещё смысле может быть мёртв Бог, если не в метафизическом, ибо он в нём и был рождён. Чего только не изобретёт человеческий разум!
– И всё же ваше мнение.
– Для многих живущих ныне он действительно мёртв, и они повсюду поклоняются его теням.
– Вы нагло позаимствовали ответ у усатого господина!
– Вы ввергаете меня в рассуждения, которым я бы не хотел всецело себя посвящать; размышления о Боге упоительны, соблазнительны, почти всегда безрезультатны. Я бы сказал, что они – симптом болезни духа
