style="font-size:15px;"> Кто–то здесь был. Аглая слышала дыхание в тишине. Но не могла разглядеть. В темное окно пробивался слабый лунный свет. Но и он резал пылающие жаром глаза. Смотреть больно.
И душно так, что дышать нечем. Аглая схватилась за горло.
– Пить! – Не услышала сама себя, только хрип.
Но тот, кто был в комнате, расслышал. Тень поднялась, высокая, черная, подошла к Аглае. Сумеречный свет луны скользнул по длинной темной косе, перевешивающейся через плечо. В губы сунулась чаша. Аглая сделала пару судорожных глотков и чуть не выплюнула содержимое обратно.
– Пей! – приказывающий голос. И тут же расплылся во тьме силуэт, а на месте его появилась женщина, на худом лице отражено сочувствие.
– Нет–нет! – Мягкие, пахнущие травами руки приподнимают Аглае голову, не давая выплюнуть. – Проглотить нужно, иначе горячка не пройдет! Подруга–то твоя покрепче будет! Уже и во двор выходит, а ты четвертый день мечешься. Глотай. Легче станет. Глотай, мила–я.
Аглая проглотила.
– А где темный, высокий?
Женщина развела руками, головой покачала.
– Почудилось тебе, девонька. Здесь только я. Бред это. Вот и мерещится всякое.
«Бред», – с тоской вспыхнуло в воспаленном мозгу.
А в губы снова ткнулась чаша.
– Пей.
Аглая послушно глотнула приторно–горькую воду.
Комната поплыла, в виски ударило желанным холодком, глаза против воли закрылись. Но Морфей был неумолим. Снова темное болото и красные глаза страшной твари. Аглая дрожит и мечется по постели, смотря в ухмыляющуюся черную морду. Загнала! И тогда к ней выходит высокий темный силуэт, гладит по голове.
– Тихо! – Сквозь пальцы его льется тьма. Но вспыхивает на горизонте яркая обжигающая зарница, рассеивает тьму и шепчет голосом живого человека.
– Тш–ш, мила–я! Тш–ш. Сколь скоро сон проходит, так и горячка твоя уходит. Тш–ш, мила–я! – И пульсирующие венки на висках успокаиваются. Дыхание становится ровным, проходит боль, только иногда в комнате слышен тихий вскрик от пугающего сна.
***
Аглая проснулась и несколько минут лежала, не открывая век. Прислушивалась к себе. К учащенному биению сердца.
Виски не давит. Боль отступила, как и жар. Нога шевелится без страданий. В голове пустота, как и бывает после мучительной болезни.
В глубине комнаты тихо, меланхолично отстукивают часы. Тик, так, тик–так.
Глаза Аглая открыла. Солнечный свет, проникающий в распахнутое окно, играл зайчиками по стенам. Прыг, и он на стене старорусской печи, находящейся в центре комнаты. Прыг–прыг – на деревянные балки под потолком. Прыг по полатям. И на божницу с иконами и лампадой. К широкому столу и вниз на скамью, на которой, сложив руки под голову, спит Ника.
– Ника!
Та приподняла голову, широко зевая и отмахиваясь от игривого солнечного света. Протерла заспанные глаза, уставилась на Аглаю и вскочила. Бросилась к кровати.
– Наконец!
