усталость, и думалось, что с началом года она как по волшебству пройдет. А еще методика, в которой все же поставил свою фамилию последней, хотя всю ее разрабатывал сам. Волнения, страхи дошли до того, что однажды я думал: Боже мой, уехать бы куда-нибудь, в тихий, маленький город, одному, и найти такую работу, чтобы не было начальников, и никаких подчиненных, и не надо бы «бороться за место под солнцем». Как-то утром натощак выпил кофе, в метро образовалось взвинченное состояние, слабость, страх сердцебиения. Вечерами усталость, мрачные мысли обо всей этой кутерьме; и вдруг вздохнул слегка свободнее, когда стало ясно, что формально ответственный исполнитель НИР – не я, и не могу им быть, ибо я – инженер! Всего лишь! Что же будет дальше?! Я понял, что надо поспокойнее относиться ко всему, иначе дойдет Бог знает до чего.
Как-то раз был разговор с Инной, и мы поняли, что в отношениях между людьми всюду устанавливается естественным путем, если так можно выразиться, презумпция недоверия? надувательства? Между женщиной и мужчиной, начальниками и подчиненными, сослуживцами и, более широко – коллективами, предприятиями. Нельзя быть слишком хорошим: партнером, начальником, сослуживцем, подчиненным и так далее; иначе сядут на голову. Из этого начинают в конце концов исходить все. Я сказал Инне: что-то такое говорил Георгий Петрович давным-давно; при упоминании Георгия Петровича, Инна начинает обиженно дуться. Все мы заметили, что он часто пропадает допоздна. Однажды Инна спросила его:
–Папа, а ты где пропадаешь? Нам это непонятно!
И тут Георгий Петрович взвился; он стал кричать, что он взрослый человек, и не позволит другим вмешиваться в свою жизнь.
Инна молчала, вся в слезах, я сидел, не зная, что делать. Несколько лет назад они похоронили маму, и Инна до сих пор вспоминает ее. Но что же теперь, Георгий Петрович не имеет права на личную жизнь?
17
На работе мимо меня идет Анна Гавриловна, и останавливается.
–Ну, что, Сережа, сделал что-нибудь новое?
После моего ответа она говорит:
–Но ведь то, что ты делаешь – ерунда?
Я пожимаю плечами. Анна Гавриловна отходит. Я называю ее про себя – «пиршество женского тела»; так она когда-то выразилась. «Современные мужчины никуда не годятся». Рассказывает страшные истории: взорвался телевизор; продавцы избили девушку, и она выбросилась из окна; мальчик, дурачась, повесился на шарфе. Главное же – это «современные мужчины никуда не годятся»; ей хотелось бы, чтобы мужчина был более активен, пусть даже не по отношению к ней. В себе она уже отчаялась; все беды женского одиночества проистекают от тупости, трусости, равнодушия, пустоты современных мужчин. Она ездит на курорт, оттуда приезжает загорелая, с обвисшей кожей. Всегда лезет в разговор и моментально начинает противоречить, спорить. О Батурине: «Подумаешь, какой-то ведущий инженер». Разговоры о Черноморском побережье Кавказа, там она действительно бывала и хорошо все знает. Любит поговорить о свойствах человеческой натуры, и вообще… Немного философ. «Говорят, сейчас плохо. А так было всегда». А мужчины какие-то
