в междисциплинарном пространстве.
Перечисленные области социологии как научной дисциплины являются прерогативой академического сообщества ученых, две другие так или иначе связаны с публичной сферой общественной жизни; это:
1) политическая социология, постулирующая относительный приоритет средств над (идеальными) целями общественного развития – при несовпадении двух ее возможных фокусов: технократического (акцент на выработке средств и их инструментальном применении для решения текущих политических задач) и либерального (акцент на демократическом обсуждении соотношения средств и целей в рамках социально-политического плюрализма);
2) публичная социология – относительное превалирование идеально-нормативных целей общественного развития в ущерб «техническим расчетам» и поиску путей их достижения; реализует себя в контексте традиционного (в рамках политических элит) либо демократического (гражданские инициативы и социальные движения) общественного диалога.
Критической социологии в этой схеме отведена промежуточная, но отнюдь не второстепенная роль опосредующего звена между четырьмя областями теоретического / прикладного социологического знания, а также функции медиатора академической и публичной сфер общественной жизни. Этот тип социологической рефлексии связан с объяснительными стратегиями, квазиэмпирическим знанием и знанием неэмпирическим. Предложенная схема, разумеется, уступает в элегантности «исходной матрице 4 Ч 4», замечает Морроу, но ее преимущество состоит в наглядной демонстрации того факта (отмеченного Э. Эбботом), что «все социологические исследования так или иначе рефлексивны и не свободны от ценностного компонента, а критика не может быть редуцирована до уровня политической категории» (с. 51).
Конкретизацию своей модели Морроу сочетает с детальной и даже изощренной критикой целого ряда теоретических тезисов М. Буравого. Первым шагом на этом пути становится доказательство несостоятельности ссылок Буравого на авторитет М. Вебера, в частности – его попыток связать собственное толкование форм социологического знания с веберовской концепцией типов рациональности. Так, инструментальное знание (во всех его ипостасях) оказывается соотнесенным с целерациональностью, рефлексивное (также в любом его виде) – с рациональностью ценностной. При этом Буравой причисляет к разряду целерациональных действий как «разгадывание ребусов» профессиональной социологией, так и «решение общественных проблем» социологией политической. Аналогичным образом ценностная рациональность (нормативное знание) характеризует как академический дискурс, связанный с познавательными стратегиями и методами, так и общественные дебаты о перспективах социального развития.
С точки зрения автора статьи, доводы Буравого уязвимы сразу по нескольким позициям. Во-первых, Вебер вряд ли согласился бы с уподоблением социологического исследования
