партия потихоньку да помаленьку превращается в обыкновенного “собирателя русских земель” и скатывается на тормозах к интересам мещанина-середнячка».
Это последнее суждение принадлежит той же Аглае, у которой будто бы есть в роду старые запорожские корни. Она нынче предвидит их кризис («идиотское разпутье») и доказывает, что переход из него на путь новой идеологии, т.е. на путь строительства коммунистической украинской нации, ни он (Дмитрий), ни все Карамазовы не смогут. Потому что (см. выше) нет в Украине надежного и умного пастыря. Герои «Вальдшнепов» отрицают всех предыдущих «пастырей» Украины как нации, не щадят даже Тараса Шевченко, который якобы своим творчеством «кастрировал нашу интеллигенцию… воспитал этого тупорылого раба-просветителя… задержал культурное развитие нашей нации и не дал ей своевременно оформиться в державную единицу».
Как должны были развиваться события дальше – никому не известно: вторая часть романа «Вальдшнепы» вместе с журналом «ВАПЛИТЕ», где он печатался, была пущена цензурой под нож. Поиски этого журнала продолжаются до сих пор, а самого автора романа власти вынудили писать несколько покаянных объяснений, втянули его в разные козни вплоть до сотрудничества с тогдашними гепеушными органами, и он, истерзанный травлей тенденциозной критики да принудительным написанием лживого романа о процветании села во время голодоморной коллективизации, пустил себе пулю в висок. Свой лживый роман он сжег перед самим суицидом, пополнив литературоведение не меньшими загадками, чем загадки сожжения Гоголем второго тома его «Мертвых душ».
В чисто художественном понимании Н. Хвылевой со своими «Вальдшнепами» в тяготении к «Братьям Карамазовым» Ф. Достоевского как будто прямо не уличен. Это, как представляется, писатели разных литературных эпох. Но все же, все же, все же, – как говаривал А. Твардовский в стихотворении «Я знаю, никакой моей вины…». В литературе возможны самые неожиданные вины и ауканья. И в «Братьях Карамазовых», и в «Вальдшнепах» присутствует, например, особый тип наратора. Это не просто «первое лицо», как в фольклоре или в староромантических произведениях; это повествователь как движущая сила нарации, сила, которая как бы советуется с читателем и пытается удержать его «при себе». Даже «великий инквизитор» в романе Ф. Достоевского действует не от свого имени, а так, как представлялся он Ивану в сотворенной им якобы поэме. Такого типа наратор есть и в «Вальдшнепах» Н. Хвылевого. Что это за форма художественного мышления – нынче уже не загадка. Лев Николаевич, как известно, не любил «Братьев Карамазовых» за то, что их автор «разшвыривает как попало самые серьезные вопросы, перемешивая их с романтическими» (10, 712). Иначе говоря, Л. Толстому не нравился у Достоевского романтизм. В. Кожинов считал, что творчество Ф. Достоевского – прежде всего романтическое творчество (4, 117). По мнению Д. Лихачёва, произведения Ф. Достоевского могут быть прочитаны и как реалистические, и как романтические (8, 29). Как говаривал Шариков из «Собачьего
