и подумал, то зря: мне следовало бы помнить, что все мы порой попадаем в трудные ситуации. – Они помолчали. Затем Питер предложил: – Давайте присядем. – И когда они удобно устроились в креслах, продолжал: – Надеюсь, вы теперь расскажете мне, как все было…
– Я так и думала, что вы об этом спросите. – И с прямолинейностью, к которой он уже начал привыкать, она добавила: – Вот только не знаю, нужно ли мне это делать.
Накануне вечером, рассудила Марша, она была потрясена, уязвлена, физически измотана. Теперь же, когда потрясение прошло, она подумала, что гордость ее пострадает меньше, если она будет молчать, а не возмущаться. К тому же, протрезвев, Лайл Дюмер и его дружки, вернее всего, не захотят хвастаться тем, что они пытались совершить накануне.
– Я, конечно, не могу заставить вас говорить, – сказал Питер, – но помните, если это сойдет им с рук, то рано или поздно они попытаются повторить – не с вами, так с кем-нибудь другим. – В глазах Марши вспыхнула тревога. – Я не знаю, – продолжал он, – кто эти вчерашние ребята – ваши друзья или нет. Но даже если это ваши друзья, я не вижу оснований выгораживать их.
– Один из них был моим другом. Так по крайней мере мне казалось.
– Друзья или не друзья, – продолжал гнуть свою линию Питер, – но подумайте, что они пытались совершить и наверняка совершили бы, не окажись поблизости Ройса. А когда они поняли, что попались, все четверо кинулись наутек, словно крысы с тонущего корабля, и бросили вас.
– Вчера вечером, – сказала Марша, пытаясь его прощупать, – по-моему, вы говорили, что знаете фамилии двух ребят.
– Номер был записан за Стэнли Диксоном. Фамилия второго – Дюмер. Они там были?
Она кивнула.
– Кто же был зачинщиком?
– Кажется… Диксон.
– Ну так расскажите все по порядку.
Марша понимала, что она уже не властна сама решать, рассказывать или нет. У нее было такое чувство, будто чужая воля повелевала ею. Это было что-то новое, и, самое странное, ей это нравилось. Она покорно восстановила цепь событий, начиная с того момента, когда она покинула танцевальный зал, и кончая появлением Алоисиуса Ройса.
Лишь дважды Питер Макдермотт прерывал Маршу. Видела ли она женщин, которые находились в соседней комнате и о которых говорили Диксон и другие, спросил он. И не заметила ли она кого-либо из служащих отеля? В ответ на оба вопроса Марша отрицательно покачала головой.
Под конец у нее появилось желание рассказать ему все. Дело в том, что ничего не случилось бы, сказала Марша, если бы вчера не был день ее рождения.
Питер удивился:
– Вчера у вас был день рождения?
– Да, мне исполнилось девятнадцать.
– И вы пришли одна?
Теперь, когда она столько уже ему открыла, не было смысла что-либо утаивать. И Марша рассказала о телефонном звонке из Рима и о том, как огорчил ее отец, заявив, что не сможет приехать.
– Вы не должны на меня сердиться, – выслушав ее, сказал Питер. – Просто теперь мне легче понять,
