работала на фабрике, относились доброжелательно, подкармливали иногда. Молча клали рядышком завернутый в газету бутерброд и отходили.
– А со стороны Красной армии?
Она кивнула головой. Разговорилась не сразу.
– Началось с празднования капитуляции 8 мая. Стреляли в воздух, стояла такая канонада, что уши, казалось, лопнут от грохота. Из общежития на улицу никто не выходил, боялись шальной пули. Ближе к вечеру к нам ввалились пьяные солдаты. Они разлили водку, заставили девочек выпить за победу, а затем сдвинули кровати. Девушки пытались сопротивляться, а они возмущались и стыдили их: «С немцами спала, а с нами отказываешься. Мы же ваши освободители». Девочки плакали, но куда там. Никакие мольбы не помогали. Я сумела отбиться, выпрыгнула в окно со второго этажа и подвернула ногу. В темноте не стали меня искать, и до утра я пряталась в кустах, слышала крики и плач. Утром выяснилось: все девочки были по много раз изнасилованы. Некоторые не могли ходить и отлёживались от болей. Я не стала дожидаться организованной отправки домой – опасалась повторения предыдущего вечера – и ушла, решив самостоятельно пробираться на Родину…
…Соня вернулась на Украину, в родную деревню, и вскоре сбежала от оскорблений – односельчане называли её «немецкой подстилкой», ей ставили в упрёк то, чего не было, – сожительство с немцами. С такой репутацией надежд создать семью не было. Она завербовалась на восстановление шахт Донбасса. Жила в бараке, рядом с бараком, в котором жили немцы-военнопленные. Никто пленных не охранял, понимая, что деться им некуда. И здесь к ней пришла любовь. Втайне от всех (сожительство с военнопленным приравнивалось к измене Родины) она стала гражданской женой Курта. О беременности Соня узнала в больнице, куда после аварии на шахте попала с переломом ноги.
Сообщить новость Курту она не успела: когда её выписали из больницы, выяснилось, что пленных куда-то вывезли. Она никогда не рассказывала дочери, что её отец – немецкий военнопленный, знала, как отразится это на её биографии, и призналась лишь в горбачёвскую перестройку, в эпоху гласности, когда продолжилась начатая при Хрущёве реабилитация депортированных народов и очередь дошла до российских немцев. Попытка дочери через германское посольство в Киеве разыскать своего отца за давностью лет успехом не увенчалась…
«Свои» против «своих». Топчем всех
На Ялтинской конференции обсуждался вопрос о репатриации «перемещённых лиц», так называли угнанных на работу в Германию (около 3,4 миллиона, в основном женщин) и военнопленных, оставшихся в живых (около 1,8 миллиона). Одни находились на территории, оккупированной Красной армией, другие – на территории, занятой союзниками, но все они, согласно ялтинским договорённостям, подлежали возврату на Родину. Там несчастных ждали проверочно-фильтрационные лагеря НКВД, в которых решалась дальнейшая судьба человека: последует ли он домой или на 5–10 лет в сибирский концлагерь. Зачастую такой была участь бывших военнопленных.
