сознания и практик возможны только через механизм их «обнажения» и постановки в мировой контекст. Но на этом пути мы столкнемся со сложностями объективного характера. Классики концепции тоталитаризма практически не занимались темой выхода из него. Просто не было предмета исследования. Россия оказалась первой и пока единственной страной, которая начала изживать его сама, без внешней «помощи». С одной стороны, это, конечно, подвиг, но с другой – тоталитаризм окончательно не ушел, он растворился в людях и новых институтах. Мы получили, если так можно сказать, soft-тоталитаризм.
Будапешт. Сентябрь тринадцатого года (еще мирного, благословенного…). Где-то около половины шестого вечера. «Уже написан Вертер». Sorry, уже съеден гуляш. Собственно говоря, как из «Вертера» вышел весь XIX в. (ну, у нас-то точно), так из будапештского гуляша – перестройка. Или, как говорят здесь, в Венгрии, смена режима. А в Германии – Wеnde. Когда сидишь на Hojas utca, в кафе «Шагал» (это на задах будапештской Opera), с ослепительной ясностью понимаешь, что следует после тоталитаризма. Даже после такого мягкого, как здесь.
А что следует? Давно было сформулировано великим австровенгерским поэтом Р.М. Рильке (цитирую в переводе Т. Сильман): «Осенью фонтанов умиранье / в серых и коричневых тонах. / Невозможность жизни и страданье / настигает нас на всех вещах»41. Как смешны теоретики прогресса. Кстати, ряд выдающихся из них вышли отсюда, из еврейско-пештской среды. При всех своих различиях они полагали, что каждый следующий временнóй эон будет совершеннее, счастливее, роскошнее, чем предыдущий. Ничего подобного. Если вы когда-нибудь выбираете зло или зло побеждает вас (так было в Восточной Европе с конца 30-х по конец 60-х), следует «умирание в серых и коричневых тонах».
Замечали ли вы, что восточноевропейские города нельзя восстановить, сколько бы усилий ни прилагали? Будапешт, Варшава, Берлин (в том варианте, где он восточноевропейский), Петербург (единственный европейский город в Евразии), наверное, другие. Причина не в отсутствии денег. Их, как известно, всегда мало. Дело в том, что то, что мы называем тоталитаризмом, разрушает не только человека, но и города. Это не случайно. Город – это не архитектура, не городские удобства, не красивые здания. Макс Вебер: «Воздух города делает человека свободным». Именно поэтому ленины-сталины и гитлеры наносят удары по городу, а значит, и по человеку. Они убивают или разрушают человека. Они уничтожают города с их свободным воздухом и строят то, в чем человек существовать не может.
Не знаю как, но им удалось нанести удар в солнечное сплетение Петербурга или Будапешта. И когда вы там ходите, сидите, наблюдаете, на вас накатывает разрушительное чувство депрессии42. Это и есть результат суицидального ХХ в.
Где-то в 60-х в Европе возникло движение экологистов, «зеленых». Эти молодые в основном люди вовремя спохватились. Индустриальный подъем, при всех его достижениях, уничтожал естественную
Рильке Р. М. Новые стихотворения. – М.: Наука, 1977.
Конечно, не одно оно. Великая красота архитектуры, вписанной в неповторимые ландшафты, сохраняется. Но жизни и воздуха не хватает. Особенно в Восточном Берлине и Питере.
