Нестору. Принц Цербино встретится с Шекспиром, который преподаст ему урок хорошего вкуса. Но принц настолько невнимателен и поражен встречей с великим драматургом, что сразу же забывает, чему тот его научил. Выходит, что Данте, как серьезный классик, нужен Нестору как наставник принца. Иными словами, смысл этой встречи в том, что Нестор должен обучать принца классической литературе. А встреча принца с Шекспиром имеет иной смысл. Здесь важно то, что романтические устремления принца находят отклик в романтическом мироощущении Шекспира. Они – родственные души, но принц еще не достиг того уровня, когда мог бы целиком принять философию Шекспира. В рамках же пьесы Сад Поэзии – это аллегория разных уровней чтения и восприятия. Л.И. Тик как будто хочет сказать своему читателю, что восприятие поэзии требует незамутненного сознания. Поэтому мельник, кузнец, влюбленные Лила и Клеон, люди труда видят поэзию, разлитую в природе, а люди, испорченные ложными идеями просвещения, не могут почувствовать поэзию природы, их сознание затуманено сухими, абстрактными суждениями, внушаемыми схоластами и учителями-педантами. Нестор – один из таких педантов, которые ничего толком не читают, но обо всем судят с видом знатоков.
Таким образом, романтическая мифология, творимая Людвигом Тиком в пьесе «Принц Цербино», выстраивается так, что классики античной литературы и литературы Возрождения занимают в ней место учителей, богов, судей, законодателей хорошего вкуса, готовых научить любого путешественника. Иначе говоря, они открыты любому читателю, лишь бы он был способен почерпнуть мудрость из их творений. Образ великого Данте у Л.И. Тика выведен почти как образ Аполлона. Он выше всех поэтов, живущих в Саду Поэзии, он признанный патриарх и непререкаемый авторитет.
«Над их бровями надпись ада…»: (О шуточной цитации Данте в «Евгении Онегине» и ее незамеченном образце в «Тавриде» С.С. Боброва)
Стих Данте из надписи на вратах ада (Inferno, III: 9) в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» появляется в контексте игривого рассуждения о женщинах (глава 3, строфа XXII). Обычай шуточного использования этого стиха в его время был широко распространенным. Однако, как показано в статье, в данном случае образцом Пушкину послужил «эротический» фрагмент третьей песни поэмы С.С. Боброва (1763–1810) «Таврида» (1798; 2-я ред. «Херсонида», 1804), где аналогично используется девиз «memento mori».
Ключевые слова: Данте, «Божественная комедия», надпись Ада, Пушкин, «Евгений Онегин», Семен Бобров и его поэма «Таврида» («Херсонида»).
Korovin V.L. «Above their eyebrows Hell’s inscription…»: (On the humorous citation of Dante in the «Eugene Onegin» and on its unnoticed pattern from «The Tauris» by Semyon Bobrov)
Summary. The Danto’s verse from the inscription on gates of Inferno (III: 9) appears in a context of playful speculation on women in Pushkin’s «Eugene Onegin» (Chapter 3, strophe XXII). In his time it was a widespread custom to use this verse humorously. Nevertheless, as it is shown in the article, in this case the Pushkin’s model was the ‘erotic’ fragment of the third song of poem by Semyon Bobrov (1763–1810) «The Tauris» («Tavrida») (1798; the second redaction named «The Chersonede» («Khersonida»), 1804), where the «memento mori» quotation is used similarly.
Стих Данте, заключительный в надписи на вратах ада (Inferno, III: 9), цитируется в третьей главе «Евгения Онегина» (строфа XXII):
Я знал красавиц недоступных,
Холодных, чистых, как зима,
Неумолимых, неподкупных,
Непостижимых
