style="font-size:15px;"> – Ах, Уля, Уля-Уленька, целую тебя в губоньки за то, что ты ползешь, как муравей, – пробормотал я, делая глоток чая, и снова посмотрел в окно.
Из парадной дома напротив вышла бабушка, закутанная так, как будто на улице были все минус сорок, а не какие-то жалкие три градуса ниже нуля. Она огляделась и, не торопясь, фокусируясь на каждом своем шаге, направилась в сторону метро «Василеостровская».
– За то, что ты поешь, как «Шуга рэй», – продолжил я.
Из подвала дома напротив появился черный облезлый кот и, осмотревшись, юркнул обратно, не обнаружив, видимо, ничего, что могло бы привлечь его внимание. В парадную, соседнюю с той, откуда появилась бабуля, зашел представитель какой-то эксплуатационной службы, судя по расслабленно-зигзагообразной походке, он был слегка подшофе. Его оранжевую форменную жилетку, надетую поверх старенькой дубленки, покрывали пятна, вероятнее всего мазутные. Очевидно, мужчине срочно поручили очистить что-то от этого, прямо скажем, не самого безопасного на свете химического состава, а у него под рукой не оказалось ничего, кроме элементов собственного гардероба. А может, он просто решил поваляться в луже с мазутом.
– Ах, Уля, Уля-Уленька, целую тебя в губоньки! С тобой я словно в «Цирке дю Солей», – сказал я.
Я решил встать и направить свои стопы в одну из комнат, которая предполагалась как спальня. Во вторую вход мне был воспрещен. Ульяна закрыла ее и произнесла при этом вещь, парадоксальную в своей одновременной серьезности и шутливости:
– В эту комнату заходить нельзя. А то Синяя Борода отрубит тебе голову.
Вообще, квартира считалась жилищем ее двоюродной сестры Светы, но де-юре оставалась собственностью их бабушки, которая, вписав Светку в завещание, уехала жить к младшей сестре в Кингисепп. Сама же Светка свинтила на стажировку в Дрезден: она готовилась стать магистром международного права. А Синей Бородой Улька называла Светкиного ухажера, вечно поддатого фотографа Саню, бородатого и низкорослого, как гном Гимли, и агрессивного, как бледный орк, если к трем часам дня в его микроорганизме не оказывалось несколько порций пунша.
Я уже было оторвался от кухонного стула, но новое появление все той же бабушки заставило меня вернуться к наблюдению за происходившим на улице. Бабуля остановилась ровно между дверью в свою парадную и подъездом, куда минуту назад зашел обмазанный мазутом коммунальщик, и что-то кинула к подвальному окошку. Я не сразу разобрал, что это, но через несколько мгновений, увидев вылезавшего из подвала черного облезлого котофея, понял: бабуля решила подкормить животное. Она отошла на пару метров в сторону, чтобы не мешать трапезе питомца, но тут нежданно-негаданно на покрытый коркой льда тротуар из подъезда выскочил взъерошенный коммунальный мужчина. Увидев происходившее, он немедленно вступил в диалог с бабулей – стал что-то экспансивно объяснять ей, кивая на животное. Женщина же по мере сил отбивалась от его нападок, показывая куда-то вверх.
