долгим внимательным взглядом.
– Если люди и дальше будут жить как хотят, как могут, и детей так же воспитывать, то с нами произойдет то же, что с Первым Союзом, – ответила она, – и снова будет реакция. И снова капитализм, только теперь мы его точно не переживем.
Психологиня помолчала, помешивая ложечкой чай.
– А что до войны… Мне уже много лет, Кирилл. Я в пехоте была, в Таджикистане. Освобождаем мы деревню от белых, а там жителей нет – в центре мечеть обгорелая, а в ней такие чурбачки, знаешь ведь, как обгоревшие трупы выглядят. Много, много таких. И мечеть заперта. Вот так. Я такого много могу рассказать, да не стоит. Лучевой я тоже переболела, к примеру. Детей у меня уже не будет.
Учитель молчал, неловко глядя в сторону.
– А ты думал, я нервная интеллигентка, которая всю войну в Томске просидела? Нет. Я себе потом слово дала – все сделать, чтобы вот этого больше не было. Чтобы никаких белых. Никаких господ, ни фирм, ни корпораций, ни войны. Только это одним махом не сделаешь, надо каждый день работать, за каждого ребенка биться. Я на этой войне – опять простой солдат, Кирилл. Сколько смогу – столько и сделаю.
Кирилл звякнул чашкой о стол.
– Знаешь, – сказал он, – проблемы с пристройством в коммуну у тебя все равно будут. Потому что тебе кто угодно скажет то же самое. Брутального насилия, наркотиков, алкоголя нет? Изнасилований нет? Даже следов на теле нет? Тогда не удастся срочное направление выписать. Не возьмут ее вот так в коммуну.
– Удастся, – Сандра махнула рукой, – я психолог, мое заключение многого стоит. И в коммуне люди понимающие сидят, если я напишу, что опасность психического заболевания есть – возьмут. Никуда не денутся.
Школы-коммуны появились сразу после революции, лет двадцать назад, и очень быстро завоевали авторитет.
Основанные на принципах, заложенных великим педагогом прошлого Антоном Макаренко, поначалу они отпугивали родителей, особенно далеких от партии и не слишком пострадавших от войны. Представлялись военизированные колонии, где дети ходят строем, полдня работают на производстве и крутятся, как роботы, наводя порядок в убогих спальнях.
Но по решению партии в ШК были вложены немалые средства. Вначале этих школ было совсем немного – но они были хорошими. А то, что дети сами выращивали для себя пищу на мини-фабриках, да еще и что-то производили в школьных цехах, – еще и упростило проблему, содержание ребенка в такой школе было лучшим, но обходилось государству дешевле, чем простое обучение в обычной городской школе.
С самого начала было решено отказаться от общих спален, каждому ребенку полагалась отдельная комната (иногда для младших делали спальни на двоих). В ШК были направлены лучшие педагогические кадры, часто не из обычных учителей, а скажем, вузовских преподавателей-исследователей. Среди них преобладали коммунисты.
Методика обучения для ШК была уже заложена давними педагогическими работами, сделанными еще в СССР; теперь она
