имелся небольшой, тщательно охраняемый резерв мест.
Именно такое место ожидало Лийю Морозову. Психолог Александра, во всяком случае, обещала это место пробить. Но мама снова оказалась – неожиданно – другого мнения.
– Глупости какие! – говорила она, энергично протирая вышитым полотенцем бокалы. Посудомоечной машине хрусталь не доверялся. – Не понимаю, что они выдумали! Какая тебе коммуна! Ты же заболеешь на второй день! Ты в садик нормально ходить не могла!
– Там есть больница, – робко вставила Лийя.
– Ты что, хочешь в больницу?!
Мать стала расставлять бокалы в серванте. Солнце сверкнуло радугой на кристальных гранях.
– Давай, давай, валяй в коммуну! Будешь на производстве пахать, на станках. Передовик труда! Попашешь денек, узнаешь, что такое жизнь! Да поздно будет! Уже оттуда просто так не уйдешь! Ты посмотри на себя! Ты комнату свою убрать не можешь! А ты думаешь, там с тобой будут нянчиться, как мы здесь? Ха! – Она картинно вскинула руки. – Посмотрите на нее! Да там тебя замордуют, если ты кровать не по струночке заправишь! Запомни – замордуют! Тебе темную устроят! Кому ты нужна? Ты думаешь, ты хоть кому-то, кроме нас, нужна? Дрянь такая! Разлетелась она – в комму-у-уну хочу! – Мать скорчила рожу, передразнивая воображаемую дочь. – Да там такую лентяйку, как ты, быстро выкинут. Давай-давай, иди, все равно через неделю вернут. Увидят, какую ты грязь разводишь, и вернут.
Лийя сидела с застывшим лицом. Она была себе глубоко омерзительна в этот момент. Она ненавидела в себе все – от толстой (как она думала) попы, впечатанной в табуретку, до кончика носа, от тапок до синих противных резинок на косах. Она представлялась себе огромной, мерзкой вонючей глыбой, и больше всего ей хотелось бы раствориться, исчезнуть, никогда не существовать больше.
Но плакать нельзя. Ничего же особенного не происходит. Она опять разобиделась на пустяки, истеричка, нервная дура. На днях она читала книжку про Карину Тищенко, та была партизанкой в годы войны, ее поймали белые и пытали, а Карина все выдержала. Лийе очень нравилось читать про таких мужественных, волевых людей – тем более если это девочки, пусть старше нее. Но самой ей до таких людей как до неба. Она не то что пытки не сможет выдержать – она от каждого слова разнюнивается, ничего ей сказать нельзя.
Нет, она не будет рыдать! Она взрослый спокойный человек и вполне может разговаривать разумно.
– Но там же дают хорошее образование, – солидно сказала Лийя. Где-то она об этом слышала.
– Образование ты получишь и в школе, – отрезал папа. Паника накатила, Лийя замерла, вцепившись руками в табуретку. Она всегда так боялась, когда отец начинал говорить строго, мужским внушительным голосом.
– Нечего выпендриваться, – строго продолжил отец, – мы тебе сказали, будешь жить в семье, значит, будешь жить в семье.
Мать удовлетворенно кивнула. Поправила пышную светлую прическу.
