Миша Ласкин схлопочет, – предположил мужчина, теребя чахлую бородку. – С утра, бедолага, нарывается.
Женщина с бледным лицом, заплетая волосы в косичку, искривила тонкие губы.
– Схлопочет как пить дать.
Миша Ласкин буравил взглядом потолок.
– Елецкие, хотите пари? Ставлю десять баксов: инквизитор не посмеет.
– Принимаем, – отозвалась женщина.
– И удваиваем, – подхватил мужчина с бородкой.
Балетмейстер предостерегающе поднял руку.
– Елецкие, воздержитесь. Если удалю Мишу с репетиции – он обвинит меня в холокосте. Оно мне надо?
Все рассмеялись. И Миша Ласкин похвалил:
– Тертый ты калач, Макаров.
– А то! – подмигнул Сергей. – Работы у нас навалом, а времени в обрез. Так что никаких «пап». – Он хлопнул в ладоши. – Алина, Леша – вы у телевизора, пытаетесь завладеть пультом.
Сидящие на стульях парень с девушкой опять принялись пихаться. Макаров снова их прервал:
– Выпороть вас, что ли?
– Что мы делаем не так? – буркнул парень.
– Если ты сидишь, Леша, это не значит, что ты не танцуешь. Надоело напоминать.
Алина растерянно смотрела на отца. А парень упрямо тряхнул «хвостом» на затылке.
– Сергей Петрович, что мы делаем не так?
– Нет пластики? – предположила девушка.
Макаров вздохнул.
– Ни пластики, ни характеров. Петрушка, отбирая пульт у невесты, трогательно деликатен. Он опасается ее обидеть, нечаянно сделать больно. Представь его движения, Леша. – Балетмейстер прошелся по залу. – Юлия же, напротив, ведет себя, точно капризный ребенок, у которого отнимают игрушку.
– Я так и делаю, – ввернула Алина.
Макаров покачал головой.
– Ты похожа на воришку, цапнувшего с прилавка банан. – Когда стих смех, Сергей подытожил: – Зачем столько мусолить эту незначительную, вроде, сцену? Затем, что в спектакле ничего незначительного не бывает. К тому же, с этой сценки начинается действие и задается тон всему шоу.
– Великий педагог, – не удержался Миша Ласкин. – Помесь Фокина с Голейзовским.
Макаров и ухом не повел.
– Врубайтесь в образ, – сказал он Алине и Леше. – Поехали.
На сей раз получилось лучше. Движения сидящих на стуле действительно обрели пластику и, главное, наполнились смыслом. Борьба за обладание телевизионным пультом походила теперь на игру, в которой худо-бедно обозначились характеры. Огрехов было еще полно, однако никто из коллег уже не хихикал.
Тут послышалось постороннее покашливание. С папкой под мышкой в дверях зала стоял капитан Хомяков.
– Почему без музыки? – осведомился он смущенно.
– Простите, если можете.
Раздражения в голосе балетмейстер явно не прозвучало, но капитан ОВД оказался чутким.
