из-за своей деятельной самонадеянности, но и потому, что ослабевает влияние самих западных государств на международные отношения, подорванное той же самонадеянностью. Кризис также трансформирует внутригосударственное понимание политической науки как «науки демократии и для демократии» в той мере, в какой «современное западное государство» осознается как исключительный культурный и исторический феномен, а не как «необходимый стандартный случай». Это изменение в самовосприятии политической науки распространяется и дальше, поскольку эмпирическая и теоретическая политическая наука существует даже в авторитарных диктатурах и полусвободных обществах и обеспечивает там власть практическими знаниями «о господстве» подобно тому, как политическая наука в ХVII в. обеспечивала усиление княжеской власти и восходящий абсолютизм.
Каковы в такой ситуации требования к политической науке и задачи политолога? Их можно свести к четырем пунктам, по которым можно было бы судить о реальном положении дел в политической науке, а затем и о глубине кризиса. Во‐первых, необходим космополитизм, а не западный этноцентризм, иными словами – аналитическое мышление, основанное не исключительно на западном политическом опыте, а принимающее во внимание проблемные ситуации, например, в Африке и Азии. Во‐вторых, требуется принятие исторического холизма вместо исключительного интереса к проблематике настоящего, т.е. необходимы: взгляд на всю совокупность форм правления в человеческих обществах и его «грамматику»; контекстуализация современного анализа, основанного на знаниях о том, в какие общие вневременные образцы могут быть встроены происходящие процессы. В‐третьих, нужна критическая политическая наука, а не сочувственное отношение к настоящему, т.е. дисциплина, которая подвергает сомнению самоочевидные особенности современной политической мысли, тем самым поощряя реформы и изучение новых путей. В‐четвертых, необходима практическая наука о политике, т.е. наука должна делать адресатом собственных исследований не только круг политологов, она также должна искать контакт с политической практикой и влиять на нее – как когда‐то, хотя и в совершенно других условиях, делали Аристотель и Конфуций.
Разумеется, есть много политологов, которые уже выполняют свою работу в космополитической и сравнительно исторической перспективе, которые стремятся к критическому и практическому отношению к политике своей страны и своему времени. Поскольку такие ученые, разумеется, в разной степени и в разных областях формируют практику политологии, эта дисциплина имеет хорошую перспективу. Но там, где все эти четыре требования не выполняются, мы можем констатировать развитие кризиса.
Та самая «поведенческая революция», которая после Второй мировой войны изменила (хотя и с задержкой в некоторых
