Я стояла совершенно ошеломленная таким маминым коварством и думала, что сейчас-то батюшка ей «пропишет»… Но, к моему совершеннейшему уже потрясению, что же я слышу! Батюшка говорит моей маме: «Ну что же? Она твоя дочь! Ты ее под сердцем носила, ты ее грудью кормила, ты ее растила, конечно, она совершенно бесспорно твоя, поступайте, как считаете нужным».
Я была настолько потрясена таким поворотом дела, что стала очень горько и многослезно плакать, просто рыдать. Я ревела просто безутешно, слезы лились и лились ручьем. Мама стала раздражаться и прикрикивать на меня, что нечего тут истерики устраивать, что никто еще не умер, чтобы так рыдать. Но я не могла успокоиться, а просто выла отчаянно. Батюшка, видя мое такое искреннее огорчение, оценил обстановку, понял, что для меня мамины слова были полной неожиданностью, и стал понемногу переходить на мою сторону. Он спросил у мамы, а что же они собираются со мной делать дома: замуж хотят выдать или как? Мама с пафосом воскликнула: «Что значит “замуж выдавать”? Она взрослый свободный человек, сама решит, что ей делать!» Батюшка тогда и говорит: «Вот именно. Она взрослый и свободный человек и сделала свой выбор. Имеет же она на это право. А отца если вызовут, так и говорите, что ей же не пять лет, за ручку сейчас уже не уведешь куда захочешь, она взрослая и сама решает, где ей жить и чем заниматься».
И так я осталась в Эстонии. Там было много батюшкиных чад, которые жили общинками, наподобие монастыря. Это были такие неофициальные монашеские учреждения, где сестры были не пострижены, но вели образ жизни монастырский. Все они где-то работали, в основном в больнице медсестрами, санитарками. Ходили в храм или в монастырский, или в храм города Йыхви[20]. А дома у них было общее хозяйство, общий стол, общая молитва. Вся работа распределялась, как в монастыре, начальствующей сестрой. Старшей над всеми была Нина Комарова (ныне покойная игумения София). В дальнейшем все эти сестры приняли монашеское пострижение и разошлись по разным монастырям.
Меня очень заинтересовал и увлек их образ жизни. Это было здорово, это было то, к чему я, сама не понимая, стремилась всю жизнь, но никогда не додумалась бы до этого без воздействия извне. Я ходила к сестрам в гости, мне все в их быте нравилось чрезвычайно. Особенно то, что они имели очень много интересных книг. Там я впервые прочитала Дивеевскую летопись. Эти общинки и Пюхтица – такое сочетание было для меня просто потрясающе!
Из Прибалтики в Азию
Но на приходе что-то опять у меня стало не клеиться, началось какое-то смущение. Я стала вздыхать и говорить, что устала от всего. На это один из моих певчих сказал мне: «Не говори никогда, что устала, а то быстро отправят отдыхать». В дальнейшей своей жизни я очень хорошо помнила эти слова и больше никогда не жаловалась на усталость. Конечно, дело не дошло до того, чтобы меня отправили куда-то. Меня саму изнутри стали раздирать помыслы неудовлетворенности своим положением. Я сначала написала батюшке, что хочу
В Богоявленском храме города Йыхви в период с 17.04.1950 по 15.07.1958 год клириком был тогда еще совсем молодой священник – иерей Алексий (Ридигер), будущий Святейший Патриарх Московский и всея Руси. Так получилось, что уже, будучи игуменией, я оказалась проездом в городе Йыхви. Ехала я со своими спутницами рейсовым автобусом из Таллинна, чтобы попасть в Пюхтицу. В автобусе чувствовалось, что по отношению ко всем остальным пассажирам мы иноземцы, случайно оказавшиеся в чужой стране. Но когда проезжали мимо Богоявленского храма, одна из сестер, путешествовавших со мной, спросила, православный ли это храм? На это я ей стала горячо объяснять, что это храм не просто православный, а и с большой историей. Ведь здесь служил священник, ставший впоследствии Патриархом. И тут произошло неожиданное: весь автобус встрепенулся, все пассажиры заговорили по-русски и стали задавать мне уточняющие вопросы. Мне было так радостно, ведь дух христианства есть в каждом народе и хороших людей гораздо больше, чем плохих. И большинство людей готовы объединиться в делании добра.
