же у вас возникнуть хоть какая-то идея.
– Никакой. В дневнике не описываются эксперименты, нет ни слова о его намерениях. Это всего лишь описание каждодневного состояния, с указанием продолжительности эксперимента и установки, на которой он проводился.
– Вы видели бумаги в его кабинете, разбросанные по полу. В них наверняка больше информации, чем в дневнике. Может, из них мы что-то узнаем?
– Возможно.
– Я просмотрел несколько листов, но мало что смог разобрать. Технический язык, психологический жаргон. Для меня это что греческий. Если я сделаю ксерокопии, сложу их в ящик и пришлю вам через пару дней, вы сможете их просмотреть, систематизировать, высказать свое мнение?
Она замялась:
– Я… не знаю. Мне и от дневника стало дурно.
– Разве вы не хотите знать, что он делал с Мелани? Если мы ее найдем, вы должны это знать. Иначе не сможете избавить ее от психологической травмы, нанесенной ей пребыванием в этом доме.
Он говорил правильно. Для того чтобы подобрать правильное лечение, ей предстояло проникнуть в кошмар дочери и сделать его своим.
– А кроме того, в этих бумагах могут быть какие-то зацепки, которые позволят определить, с кем он работал, кто мог его убить. Если нам удастся это выяснить, мы, возможно, сможем понять, кто и куда увез Мелани. Не исключено, что в бумагах вашего мужа вы найдете ту самую крупинку информации, которая поможет нам найти вашу дочь.
– Хорошо, – устало ответила она. – Когда вы подготовите ксерокопии, отправьте их мне домой.
– Я понимаю, это будет нелегко.
– Вы чертовски правы.
– Я хочу знать, кто финансировал пытки маленькой девочки во имя каких-то там исследований. – Лауре показалось, что в голосе лейтенанта слышится жажда мщения, которую не положено выказывать слуге закона. – Я очень хочу это знать.
Он хотел сказать что-то еще, но в этот момент в кухню из коридора вошел полицейский.
– Лейтенант?
– В чем дело, Фил?
– Вы ищете маленькую девочку, не так ли?
– Да.
– Похоже, ее нашли.
Сердце Лауры словно сжали железные пальцы. Грудь пронзила боль. Она хотела задать самый важный для нее вопрос, но не смогла, потому что горло не пропускало воздух, а язык и губы не желали пошевельнуться.
– Сколько лет? – спросил Холдейн.
Лаура хотела задать совсем другой вопрос.
– Они полагают, восемь или девять.
– Приметы? – спросил Холдейн.
Опять не тот вопрос.
– Каштановые волосы. Зеленые глаза, – ответил полицейский.
Оба мужчины повернулись к Лауре. Она знала, что смотрят они на ее каштановые волосы и зеленые глаза.
Попыталась что-то сказать. Но дар речи не возвращался.
– Живая? – это был тот самый вопрос, который не удалось озвучить Лауре.
– Да, – кивнул полицейский. –
