Сашу, который следом за ней влетел в квартиру, увлекая за собой задыхающегося от кашля мужчину. Оглушительный хлопок раздался за спиной: «Это не выстрел, это дверь захлопнулась», – догадалась она, останавливаясь возле тумбочки в комнате. Юмашева проскочила прихожую и влетела в комнату. Первое, что она увидела, было дороже любого золота. На тумбочке лежала маковая солома, упакованная в целлофановый пакет. Гюзель узнала бы это растение с закрытыми глазами. Солома была мелко перемолота. «Наверное, на мясорубке перекрутили», – подумала она, окидывая взглядом комнату. На весь мир она смотрела свысока, «по периметру», начиная от угла, медленно обводя взглядом пространство, словно очерчивала незримый круг. Кроме тумбочки и пакета с вожделенной маковой соломкой в комнате находились еще несколько человек. Значит, всего восемь, а нас двое, ничего справимся. Саша – умница, не даст меня в обиду. Она схватила пакет с маковой соломой и прижала к груди. «Этот пакет придется держать при себе, иначе они выкинут содержимое в окно. Устанешь потом доказывать, что ты не верблюд» – Юмашева нажала кнопку мобильного телефона, но он вяло заморгал и отключился. «Техника в руках дикаря», – злилась Юмашева, стиснув зубы. Она нервно нажимала на все кнопки подряд, но телефон матово отсвечивал тусклым светом, не желая соединяться с внешним миром. Казалось, весь мир сконцентрировался в этом страшном месте с тухлым запахом человеческого жира и пота, десятилетиями накапливавшемся в нечистой квартире. Нечистый запах пропитал стены квартиры и всего дома, до основания въелся в штукатурку и камень, казалось, тошнотворный запах не выветрится во веки веков. Он может исчезнуть только вместе с домом. «Это и есть старый Петербург. Точнее, глубокое и грязное дно города», – Юмашева пыталась не дышать, но легкие уже пропитались дурным запахом.
В комнате стояла старенькая кровать, застланная грязным байковым одеялом. На кровати лежали двое – молодой мужчина и девушка. Наверное, этот парень открывал дверь, на нем хоть какая-то одежонка имеется, а девица абсолютно голая. На диване с вырванными клоками ваты лежали еще двое. По их внешнему виду было трудно определить, кто из них кто, обросшие волосы скрывали лица, припухлые и заспанные. В узкой прихожей кто-то громко ругался, слышалась возня, крики, тяжелый хрип. «Сейчас Жигалова мочить будут, – подумала Юмашева и огляделась еще раз. – Эти спят, вернее, еще не проснулись. Они ничего не понимают, пребывая в полудреме. Пока до них дойдет, что в квартире облава, у меня есть какое-то время. Звонить в отдел поздно, сотовый совсем не слушается, отказывается работать, никакой дисциплины. Надо что-то придумать, но что тут придумаешь?» Юмашева выбежала в прихожую, прижимая пакет с соломой к груди, как ребенка, и завопила, что есть мочи:
– Лежать! Всем на пол! Молчать! Стреляю!
Она выкинула вверх руку, и в прихожей наступила тишина. Жигалов поднялся с пола и отряхнул брюки. Он понял, что Юмашева шокирует публику, «играет роль», и он должен ей подыграть. Слышалось хриплое дыхание мужчины с перебинтованным горлом, натужное сопение
