Анны, плавные и неторопливые, придавали ей сходство с призраком, что величественно плыл по саду с отрешенным видом.
– Опаздываешь, сестричка, – пожурил он ее. – Ох уж мне этот взгляд! Не было никакого умысла, тем более – злого. Я просто забыл предупредить, что в северной ротонде у Лестриджей ремонт, поэтому гуляем здесь. Да, это рядом с твоим любимым фонтаном! Но не пора ли прекратить рефлексировать на эту тему?
– Я ведь не сказала ни слова.
– Ты умеешь так посмотреть!.. Присаживайся.
– На самом деле я пришла тебя поблагодарить, что поздравил маму от нас обоих. Речь была великолепной. – Анна устроилась рядом с братом.
– Это не составило мне труда.
– Знаю. И тем не менее…
– Ты умеешь молчать, я – говорить. Нет, когда надо, в тебе просыпается нешуточное красноречие!
– Прекрати, Филипп.
– Надеюсь, ты выпьешь с нами за компанию?
– Если бы ты знал, как все осточертело!
– Я знаю, Анна. Выпей со мной. – Он разлил вино по бокалам. – Чин-чин!
– Да хоть кампай6.
***
Очнувшись, Анна обнаружила, что лежит на широком бортике фонтана. Скульптурная композиция в центе, изрыгавшая струи воды, выглядела знакомой.
– Ох, дьявол! – она узнала место. Вода не приносила ей здоровья так же, как вино не раскрывало великих истин и тайн бытия.
«Мне день и ночь покоя не даёт мой чёрный человек…» – всплыло в памяти. Почему ей так запомнилась именно эта смерть? Потому что первая? Как первая любовь, что ли? Вторая – при взрыве – была мгновенной. А вот интермедия с утоплением…
Захотелось встать и уйти или уползти на четвереньках подальше от проклятого фонтана, но тело не желало слушаться. Анну зазнобило, будто под ней ледяная корка, а не подогретый мраморный бортик. Всякий раз, припоминая тот злополучный день, она среди сумятицы образов находила темный силуэт какого-то человека, и следом накатывал ужас. На чем основывалась уверенность, что смерть ее была насильственной, Анна сказать не могла, как и вытравить это ощущение, изъять его из памяти. Но ни одна камера не зафиксировала «черного» человека. Их записи хранили неприглядную картину: она в гордом одиночестве зигзагами подходит к бассейну, взбирается на бортик, оступается… Нелепая смерть.
Но память настойчиво подсовывала иной сюжет: кто-то погружает ее под воду, вверх устремляются пузыри, искажая картину, – беззвучный крик, недолгая борьба. Галлюцинация. Кому могла понадобиться ее смерть? Никому. Как и жизнь.
Анна скатилась на газон, уткнулась в покрытую росой аккуратно постриженную траву. Если бы можно было вызвать машину сюда, она свернулась бы калачиком на сиденье, чтобы спать до самого дома, своего дома. Но в населенных областях флаер-кары летали только над полотном дороги – мера безопасности.
Сухая чаша, то бишь – до дна (яп.)
