такое случалось не каждый день. Чаще, поев солянки, пройдясь по коридорам и вдоволь надышавшись воздухом Мосфильма, он шёл пешком на Киевский вокзал, садился в электричку и ехал домой.
– Приехали, отец! – таксист обернул к Марципану простецкое лицо «топорной работы». – Слышь, папаша? Заснул, что ли?
Марципан очнулся от мыслей и заметил, что они давно стоят возле башни Киевского вокзала. Светящиеся квадратные часы на её верхушке показывали половину первого ночи.
«Папаша! Вот хам! – мысленно возмутился Марципан, доставая из внутреннего кармана пальто элегантный бумажник и отсчитывая обещанную сумму. – Сынок нашёлся! Всего-то, наверное, лет на десять меня моложе! Хам и всё. «Трамвайный», как любил говаривать Гриша, и добавлял: «Водится где угодно. Питается отрицательными эмоциями. Как размножается – неизвестно, но оргазм получает только от хамства. Неистребим, как перхоть». Марципан представил себе таксиста голым. С красным, как у павиана, поднятым кверху задом. Как он скачет по деревьям, цепляясь руками за ветки, и кричит: «Ух, ух!» Это было забавно. Марципан еле удержался, чтобы не рассмеяться.
– Держи, голубчик, – он сунул деньги таксисту и, кряхтя, вылез из машины. А на прощанье поднял руку и игриво пошевелил в воздухе пальцами, как он сам любил говорить, «поиграл на струнах ветра»: – Бай-бай, мальчик. Осторожнее в гололёд.
Сказав это, толстяк громко захлопнул дверцу машины, повернулся к частнику спиной и понёс своё большое, затянутое в кожу тело, вверх по ступеням Киевского вокзала.
Несмотря на поздний час, электричка была полна. Марципан сел на третью от входа скамейку с самого края. Место было неудобным для его комплекции. По счастью, часть пассажиров вышла в Переделкине, а после Крёкшина и Апрелевки, вагон и вовсе опустел. Зарядил, забарабанил по крыше частый осенний дождь. Марципан придвинулся к окну и стал смотреть на капли дождя, осевшие на стекле и стекающие вниз тонкими ручейками. Эта картина успокаивала. Вагон освещался лишь в проходе, двумя тусклыми лампами. Остальная его часть тонула в полумраке…
Вдруг сердце Марципана радостно забилось. Он увидел, что на противоположной скамейке сидит… Миллер. Сидит и смотрит, как живой, своими умными карими глазами. Весёлыми и грустными одновременно. В толстом драповом пальто, в серой шляпе и тяжёлых туфлях с круглыми носами. И белое шёлковое кашне, как удав, обволакивает его жилистую шею.
– Гриша? – Марципан задохнулся от счастья. – Это ты? Ты же умер…
– И что с того? – пожал плечами Миллер.
– Почему ты так долго не приходил? – Марципан надул губы и сразу стал похож на обиженного мальчика. – Почему? Мне плохо, Гриша. Я…
– Знаю, – прикрыв веки, оборвал его Миллер. – Поэтому я здесь.
– Знаешь? Откуда? – удивился Марципан.
– Мы там, – Миллер закатил глаза к потолку, – всё про вас знаем.
– Я
