идти.
– Абульфас, – спросил Яков – неизвестно, где Люда?
– Люда больна, – отрубил Абульфас.
– Чем же?
– Она мне не говорит.
– Бедная девочка, – сказал Эдик. И добавил разочарованно: – Полный бекар.
На его наречии эти слова означали фиаско.
Абульфас проворчал как бы в пространство:
– Пустой человек. Ни хвост ни грива. Какой с ним может быть разговор?
– Постыдись перед лицом окружающих тебя людей! – с негодованием крикнул Эдик.
– На воре тряпка сгорела, – сказал Абульфас, продолжая беседу с самим собой.
– Нет, как вам это нравится! Просто черт знает что! – возмущение Эдика не имело пределов. – А для администрации – я поражаюсь! – все это в порядке вещей…
К директору клуба у него были давние претензии. Устойчиво кислый взгляд, посредством которого директор общался с внешним миром, Шерешевский почему-то относил на свой счет и находил в нем нечто глубоко оскорбительное. Костика всегда умиляла та непосредственность, с какою Эдик требовал от человечества ласки. Даже равнодушие было для него нестерпимым. Внимание дам, с одной стороны, уверило его в своей исключительности, с другой же – сделало уязвимым. Дамы самого разного возраста и впрямь носили его на руках. Оставалось лишь пожимать плечами, видя, как они млеют от цветистого мусора, который Эдик обрушивал на их головы. Этот ли водосброс красноречия, тон ли, ленивый, несколько сонный, но не допускающий возражений, – все вместе воздействовало на собеседниц с почти неправдоподобным эффектом.
Славин однажды сказал Костику:
– У него штампов – вагон с прицепом и, на его счастье, нет вкуса. Стало быть, его дело в шляпе. Когда он вещает, все ласточки гибнут. Ведь слышат они именно то, о чем мечтают в бессонные ночи. И чихать им на наше чувство меры.
Естественно, соперничать с Эдиком Абульфасу было не по плечу, несмотря на все похвалы его искусству готовить кофе. К тому же для Люды он был сослуживцем, а Шерешевский был артист, существо из другого мира. Можно только вообразить, что с ней творилось, когда он, как бы нехотя, выходил на авансцену, раздувал свои щеки, еще протяженней выворачивал мясистые губы и впивался ими в шейку трубы. И этот бог, повелитель звуков, находил в ней достоинства! Как не свихнуться?
Между тем Эдик не мог успокоиться. Явное недоброжелательство ближних просто лишило его равновесия.
Славин старался его утешить.
– Ничего не поделаешь, – сказал он задумчиво, – это оборотная сторона вашего успеха у женщин.
Хорошее настроение вернулось к Эдику.
– Ну-ну, – сказал он. – Как говорится, не я имею у них успех, а они имеют успех у меня.
– Будет вам скромничать, – сказал Костик, – о ваших триумфах легенды ходят.
– Ну-ну, – сказал Эдик, излучая сияние, – я и сам иногда не прочь пошутить, но тут, знаете, не до шуток.
– Вам
