style="font-size:15px;"> – Что за ерунда? – воскликнула я дрожащим голосом: ведь если мы уедем, я больше не увижу Инсарова. – Я не хочу никуда уезжать!
– Не говори с отцом так грубо! – жалобно сказала мама.
– Это необходимо, Надюша, – строго произнес отец. – И причина нашего отъезда – ты.
Я только и могла, что с растерянным выражением хлопать глазами, совершенно ничего не понимая.
– Но при чем здесь Надя? – спросила мать, открывая кладовку и доставая оттуда наши потертые, много повидавшие кофры и корзины, чтобы начать собирать вещи.
– А при том, что меня сегодня утром остановил по пути на службу один человек и сообщил, что моя дочь бегает по улицам с какой-то газетой и распространяет очень опасные слухи. Якобы она – великая княжна Анастасия Николаевна, украденная у настоящих родителей и отданная нам на воспитание. И посоветовал ее остановить.
Мама так и села, едва не угодив мимо табурета!
– Господи, – простонала она, – но кто тебе это сказал? Это порядочный человек? Ему можно верить?
– Это ссыльный Сергей Васильев, – ответил отец. – Хоть он и эсер, хоть и ссыльный, но человек, безусловно, порядочный. Просто так врать бы он не стал. На случай, если бы я не поверил, он готов был привести каких-то мальчишек, которым Надя вчера морочила головы. Это тоже дети ссыльных, и нам очень повезет, если вся эта история не пойдет дальше Васильева. Он мне, впрочем, в этом поклялся.
Сергей Васильев?! Но ведь это Инсаров! Инсаров выдал меня отцу?! Зачем? Почему?!
Я ничего не понимала, я была просто убита этим известием, голоса родителей доносились сквозь гул в ушах, я едва смогла обратить внимание, какой бледной – нет, даже не бледной, а почти зеленой от ужаса сделалась вдруг мама.
– Полиция… а если в полицию?… – простонала она.
– Я же тебе говорю: Васильев поклялся, что будет молчать, – раздраженно повторил отец. – Если бы на его месте оказался кто-то из моих сослуживцев или, ну, не знаю, один из здешних обывателей, они, конечно, уже донесли бы на нас в полицию, ибо такие разговоры считаются крамольными и опасными. Мне известно, что есть особое указание из Петербурга доносить обо всех подобных случаях в Особый корпус жандармов.
Мама схватилась за горло, глаза ее были полны такого ужаса, что я, наконец, начала приходить в себя и понимать: случилось нечто более страшное, чем предательство Инсарова и невозможность снова его увидеть.
– Если бы эти разговоры вела любая другая девочка в любой другой семье, они могли бы быть сочтены за глупость, за шалость, – продолжал отец. – К ним отнеслись бы, возможно, снисходительно. Но ты же сама понимаешь, Серафима, мы – не какая-то другая семья!
Мама кивнула, прижав ладонь к дрожащим губам. Она смотрела на меня, пыталась что-то сказать, но не могла.
Отец повернулся ко мне, всмотрелся в мое лицо, на котором, видимо, смешались страх, возмущение, обида…
– Ты еще слишком мала,
