он медленно шагнул навстречу неизвестному. Шагать в этом направлении с пустыми руками не очень хотелось. Под одеялом снова что-то шевельнулось. Мурашки пробежали по спине. Только в кино легко совершать подвиги, усмиряя свой страх, в жизни – нет пульта, чтобы переключить канал в самые волнующие моменты. А как бы он пригодился… Вот сейчас… Включить передачу о путешествиях и оказаться на берегу соленого океана. Слизнуть соль с соленой кожи и запить ее текилой, подсластить текилу чуть солеными губами прекрасной средиземноморской девы, зажмуриться от удовольствия и уснуть. Но зажмуриться пришлось от страха. Писатель вскинул руку с кочергой над головой, не очень понимая, как, в случае чего, пустить ее в дело, второй рукой резко сорвал одеяло с кушетки. Клубок из тел лишь слегка поерзал влево-вправо и издал несколько звуков, схожих на блеяние овцы, возвратившейся с луга домой. В переплетениях рук и ног, поп и тел, писатель заметил голову Патоша. И голова эта блаженно сияла, как надкусанное яблоко, где проглотил вкуснейший кусочек, а в оставшейся части увидел жирного желтого и довольного червяка, только на половину жирного желтого и довольного. Такое некое спорное блаженство. И писатель, что было силы, ударил по ней. Не кочергой – ладошкой. Показалось, что клубок из тел зашевелился гораздо раньше, чем сама голова. Медленно шестеренки в креплениях этого механизма заскрежетали зубьями: кто – по часовой стрелке, кто – против.
Патош открыл глаза. Несколько секунд он фокусировал взгляд на писателе. Это было непросто, видимо, одурманивший его туман рассеивался неохотно, цепляясь за встречные потоки воздуха. Еще спустя несколько минут клубок окончательно распутался в четыре полуголых тела, и только тогда Патош смог решительно зацепиться за край реальности. Даже приподняться и присесть на край кровати. Помимо него, там, за гранью, остались три девицы: юные, сексуальные и беспомощные.
– А, Бэ, Вэ, – кивнул в их сторону Патош и облизал пересохшие губы.
– Сука, ты, – еще раз замахнулся писатель, для солидности той рукой, в которой была кочерга.
– Постой,– чуть дернулся назад Патош,– я все объясню.
Но обещание не сдержал, а совершенно неожиданно захохатал, как ребенок, честно и наивно. Писатель даже опустил руку, такой реакции он не ожидал. Ему ужасно хотелось размозжить эту дурную голову, но истерия, подобно той, которую он сейчас наблюдал, заставляла не только передумать, но и пожалеть этого бедолагу. Видимо, жизнь наказала его куда более сурово.
– Где мой телефон?– успокоившись, спросил писатель.
– Дурак, какой телефон!? Пойми, ты теперь с нами. Ты свободен. А свободному миру не нужна никакая связь, даже телефонная.
Патош продолжал качаться по кушетке, лапать спящих подружек и купаться в своей неадекватности.
– Гребанный наркоман, – сквозь зубы прошипел писатель,– хотя бы скажи, где мы?
– Мы в реальности. Мы с тобой, – он хлопнул по заднице одну из
