style="font-size:15px;"> В центре-то в центре, но пока в малосемейке. Спим втроем на одном диване – я, Саша и дочка Инна. Только Андрея нам там не хватает!
Но не откажешь же собрату во Христе в просьбе о ночлеге, да еще на Пасху.
– Пущу, но только у нас места мало, – мямлю я.
– Ничего, я захвачу спальник, – уверяет Третьяков, в прошлом альпинист.
– Ну, если спальник, то тогда – ради Бога, – успокаиваюсь я.
– …Ольга, классная у тебя фраза про пианиста: «От первого же крепкого удара разлетается челка на лбу!» – указывает мне Третьяков на строчку в корректуре.
– Да ты что – неужели там так написано? – бросаюсь я к листу. – Действительно! А корректоры не заметили. Спасибо, Третьяков, ты настоящий друг, – и я срочно к «удару» подписываю словосочетание «по клавишам».
Третьяков – интересный парень, въедливый журналист. Пишет мало, но филигранно. Потрясающее чувство юмора и отличная наблюдательность.
А мало он пишет вот почему.
Третьяков служил в армии в Афганистане, был контужен. С тех пор у него часто болит голова, и он быстро утомляется. Но редактор, его жалея, не перегружает работой.
В католическую церковь Третьяков начал ходить после паломничества в Ченьстохову в 1991 году. После той Встречи молодежи с Римским Папой католичество ну просто вошло в моду, однако Третьяков верит в Бога искренне, хоть и без фанатизма. Не всем в редакции это нравится.
– С того момента, как он стал ходить в церковь, он кончился как журналист! – доказывает Лера. – Он утратил объективность, и от кучи заданий отказывается якобы по религиозным причинам.
Это правда. Не на любое задание его пошлешь. Третьяков принципиальный, и про какой-нибудь стриптиз-клуб писать не станет. Но Лера считает, что такие взгляды для журналиста – непозволительная роскошь. Она жалуется, из-за задвигов Третьякова она вынуждена работать за себя и «за того парня». Но ничего не поделаешь.
***
К францисканцам мы с Третьяковым отправляемся прямо из редакции. Мой муж Саша тоже подъедет в храм на Мессу, – сразу, как доберется из Томска.
Чтобы не мучить маленькую Инну, по пути я завожу ее к мой подруге Соне. У той дети примерно Инкиного возраста, все они дружат и охотно ночуют вместе.
Сама Соня тоже едет с нами в церковь.
– Э, Третьяков, а где твой спальник? – спохватываюсь я.
– А я его не взял, – отвечает Третьяков.
– Здрассте! Ну и где мы тебя теперь уложим? – ворчу я. – Ладно, приедем – разберемся.
– Зато я куличей напек, – оправдывается Третьяков.
***
Всенощная в церкви на улице Мира кончается поздно.
После Пасхального Богослужения, радостные и ублаготворенные, толпой вывалив из церкви, мы даже успеваем на последний трамвай. Чем дальше, тем нас становится все меньше и меньше.
– Ну, я пошла, – говорит Соня. – Христос воскрес!
Мы прощаемся.
– …А где
