продавцы нас знают чуть ли ни по именам, и вторую буханку, стой не стой, не дадут.
– Людям хлеба не хватает, – кричит нам какая-нибудь вредная тетка из очереди, – а вы им свиней кормите! Валяйте отсюда в свой Адлер, пока вам уши не оторвали!
– Какие свиньи! – удивляемся мы. – Чего выдумываете?
– А то и выдумываем, что в газете про вас пишут: ходят мешочники, хлеб скупают, свиней кормят, а людям есть нечего.
А тут еще дорога… Раньше на адлерские поезда проводники нас все-таки пускали, а теперь не пускают, говорят, что запретили, а им работу терять из-за нас не хочется. Проводники почти все местные, мы их знаем и они нас тоже, а только начальство не знает, что люди сидят без хлеба по причине ремонта пекарни. Начальники – они все вредные. Мама говорит, что сами начальники жрут в три горла, а рабочего человека держат впроголодь.
Мне ужасно неприятно слышать это от мамы, потому что начальники – это советская власть, а она самая справедливая на свете, а что не хватает хлеба, так была война – даже мне понятно. Но маме все плохо, все не так. Она даже Сталина и Ленина не любит, говорит, что все они одинаковые и сидят на шее у народа. И добавляет, чтобы я никому об этих разговорах не говорил, потому что… потому что наш сосед, дядя Игнат, что жил через два дома от нас, рассказал какой-то анекдот, и что? – а то, что его забрали и отправили на Соловки. Всего за какой-то анекдот, в котором ни про Сталина, ни про Ленина ничего не было.
Одно оправдывает мою маму в моих глазах, что она почти неграмотная, ничего не читает и пользуется слухами и сплетнями. А так она хорошая и очень добрая.
– Придется тебе, сынок, идти к отцу в Камендрашак за кукурузой, – говорит мама. И вздыхает.
В Камендрашак так в Камендрашак. Ходить туда мне не впервой. И на другой день рано утром я выхожу из дому с солдатским вещмешком за плечами, в котором лежит кукурузная лепешка, пара вареных яиц, несколько огурцов и помидоров и соль в спичечном коробке. На мне короткие штаны, из которых я давно вырос, с заплатами на коленях и заду, майка тоже не из новых, а в вещмешке мамодельная куртка из какой-то грубой материи. Идти мне не менее полдня, хотя дома этого армянского селения видны из Адлера в солнечную погоду в виде светлых точек на зеленом склоне далекого холма.
Этим летом отец почему-то не взял меня в свою артель ни поваром, ни просто так. Да и дома он появляется редко: принесет денег, кукурузы, еще каких-нибудь продуктов и опять уйдет в горы.
До села Молдовка, что километрах в пяти от Адлера вверх по Мзымте, ходит автобус, но денег у меня на билет нет, а без билета не всякая кондукторша разрешит ехать зайцем. Так что лучше не испытывать судьбу: и время потеряешь, и стыда не оберешься. И я иду самоходом, но не по шоссе, а напрямик: сперва вверх по нашей Ульяновской, затем по улице Ореховой…
На Ореховой живут мои смертельные враги Румын и Лиса, с которыми я как-то подрался в очереди за хлебом, потому что они набрались наглости заявить, что не я здесь стоял, а они. Эти мальчишки старше меня года на два, но Лиса слабоват, хотя и увертлив, а Румын неуклюж. К
