но в глазах его промелькнуло нечто весьма неприятное. Такие люди, как Молрой, не любят, когда их грубо обрывают. Даже хозяева в своем собственном доме. Даже когда они несут чушь. Они всегда найдут повод вернуть обидчику его слова, даже если это будет год спустя.
С первого взгляда мне было понятно, что Молрой был из тех, кого называют «себе на уме». Впрочем, и другие гости особой открытостью не отличались. Молрой был гостем, но чувствовалось, что гостем «вынужденным», пришедшим не по зову души к другу, а по надобности, которая особого удовольствия ему не доставляла. Он смотрел и слушал, впитывая все до последнего слова, но происходящее мало интересовало его, поскольку то, за чем он пришел, решено не было, и это сильно досаждало ему. Смех был неискренним, взгляд – настороженным, хотя вел себя гость вполне естественно.
Куда беспокойнее вела себя Элена. Красавица нервничала, и я никак не могла понять причин этого. Она вполне могла быть замешана в истории с отравлением, однако, поразмыслив, я решила, что объяснение могло быть куда банальнее. Наученная поведением легкомысленной, ветреной Селины, я с легкостью могла разбирать, что написано на лицах людей, о чем говорят их позы и жесты. И сейчас это самое умение говорило мне о том, что не стоит полагаться на слова людей, если их глаза и руки говорят об обратном. Элена бросала красноречивые взгляды на Иолля, мстительно и победно поджимая губы, но при этом пальцы ее правой руки нежно скользили по серебряному позументу на плече бархатного камзола Ноилина. Время от времени женская рука как бы невзначай касалась графских волос, и этот интимный жест, а также то, что хозяин воспринимал действия гостьи как само собой разумеющееся, говорил о многом. Например, о том, что этих троих связывало нечто большее, чем приятельские отношения. Может, поэтому у Элены есть повод беспокоиться?
«Странные гости у моего хозяина», – подумалось мне. Естественно, любое общество, особенно людей давно знакомых друг с другом, всегда обрастает множеством связей, событий, намеков, подозрений – известным только им, и любой посторонний всегда оказывается чужаком на этом пиршестве недосказанности. Но общество, собравшееся здесь, обросло таким обилием тайн и намеков, что каждое слово, каждый жест содержали в себе скрытый подтекст, отчего я чувствовала себя мухой, растерянно жужжащей посреди множества развешанных по стенам липких бумажек: и сесть боязно, и не попробовать – себя не уважать.
Но особой свободы на этом пиру тайн у меня не было.
– Ну, и что вы об этом думаете? – устало спросил Ноилин, конечно, не у меня.
– Ты ей веришь, Хед? – задушевно спросила Элена, наклоняясь так низко, что почти касалась его волос.
– Она не соврала ни разу, – холодно ответил граф.
– Но всю ли правду она нам говорит? – задумчиво вторил гостье Молрой. – Мнится мне, что у этой девушки есть кое-что про запас…
– Всю! – закричала я от несправедливого обвинения, – Мне нечего скрывать! Все произошло совершенно случайно!
– Случайно король Мадурновос разрушил
