обозу преодолеть путь до колхозных стогов на Тису. Лето, когда в самом его разгаре, северный ветер заставляет всех надевать стёганые ватники. Географически это не Север, это средняя полоса бореальных таёжных лесов. К этому же поясу относились и хвойные леса Канады и США, Великие Озёра и Скалистые горы. Дикие леса американских индейцев были нам знакомы не только по книгам Фенимора Купера, Сат-ока и Сэтен-Томпсона. Мы не просто играли в индейцев, мы жили жизнью похожей на них.
Весенние дни звали нас в лес. Весна звала нас туда, где пряно пахло хвоёй, кислыми болотными травами и черемшой. Это называлось «за речку», за Кирпичное. Снег там сходил долго, болото с кедами промерзало за долгую зиму и не отступало до начала июня. Май месяц был самым благоприятным по изучению этого района мальчишками. Ещё не было гнуса, трава только-только начинала показывать свои острия из-под осеннего загата и не путалась в ногах. Там были построены наши первые избушки, там проходила жизнь нашего индейского племени. Луки и стрелы были настоящими, продукция охоты тоже была настоящей, хоть и не частой. Две старые деревянные лодки на Кирпичном озере были перетащены сюда с реки, служили для постановки мордушек на гольянов, переправы к охотничьим местам нашего племени и давали возможность забрать с воды сбитую утку. Мы курили трубку мира с племенем «низовских», строили шалаши и занимались многими полезными делами, на которые взрослые смотрели снисходительно, но с полным уважением.
В это время на семейном столе появлялся суп из дикой утки, сковородка жареных гальянов, а в некоторых дворах жили травмированные стрелами индейцев болотные совы. Совы водились в тайге в большом количестве, они прилетали к лугам охотится на мышей и лягушек, сами становились объектами нашей спортивной охоты в целях тренировки. Такие приживатели в сельских дворах становились лишней заботой. Родитель изрекал – «Сам притащил, сам и корми», и незадачливый индеец ловил мышей и сбивал воробьёв для прокорма калеченой своей добычи. Затем сова, подлечив крыло, выздоравливала и улетала. Как мне сейчас становится приятно и немного странно – другого варианта, как излечение совы, не рассматривалось в принципе.
Постепенно гнус выдавливал нас к реке, к Енисею, в луга рядом с деревней. А сразу на задах деревни был околок ивняка, в просторечье «тальник». Там оставалась наша лесная резиденция в виде шалаша, куда можно было иногда убежать от родительского досмотра. Поздней весной тальник заливался водой, так как находился в низине, а летом был доступен для игр, как и зимой.
С началом летних каникул приходило и потепление. Енисей вскрывался поздно. Ледоход приходился на майские праздники, был событием значимым, наблюдаемым всеми жителями села от мала до велика. Было в этом что-то магическое, происходило от старинного поклонения силам природы и вызывало какую-то смутную генную память. Берега очищались, дно проборанивалось льдинами и,
