вывернулся из-под одеяла, не представляю, но смертельный страх придал силы. Пытаясь освободиться от руки, извернувшись, правой ногой попал во что-то мягкое. Кто-то вскрикнул и с грохотом упал, а я закричал во весь голос.
На крик вошла медсестра и включила свет. Нюрка лежала рядом с моей койкой и держалась за живот. Никакой руки не было.
Нюрка не стала ничего объяснять медсестре, а я только икал от страха и еще оттого, что сильно болело раздавленное горло.
– Ну, пацан, я тебе ночью сделаю темную, как у нас в детдоме, – мстительно пообещала Нюрка, и я не спал всю ночь, ожидая очередной подлой выходки от ненормальной девчонки.
А утром нас обоих перевели в общую палату. Там меня смогла навещать мама, а Нюрку я больше не видел никогда.
В той больнице я пролежал почти полгода, переболев всеми инфекционными болезнями, от которых там лечили.
В наш лагерь уже не вернулся. За те полгода моего отсутствия родители получили комнату в двухэтажном доме напротив городка студенческих общежитий “Гигант”.
В августе мама повела меня в поликлинику. В этот раз на медкомиссию к школе. Как же я мечтал стать школьником. Мне так хотелось учиться. Но, взглянув в мой “послужной список”, медики однозначно заявили, что по возрасту и состоянию здоровья учиться мне рано.
И вместо школы в начале сентября меня повезли в Люботин, в тот детский санаторий, что в Гиёвке. После больницы это заведение показалось мне раем. Стояла чудесная погода. В саду санатория созревали яблоки. Там я впервые увидел, как они растут.
Прямо в санатории была лесная школа, и старшие дети с утра ходили на занятия. Я же был предоставлен самому себе и просто сидел в саду, наблюдая за жизнью муравьев. Это было так интересно.
А после обеда и тихого часа нас строем приводили на поляну у леса, и ребята играли в подвижные игры, а я сидел под своим дубом у огромной авиационной бомбы, наполовину ушедшей в грунт.
Я собирал желуди, делал из них игрушки и размещал в пещерах, отрытых прямо под бомбой с помощью небольшого осколка от снаряда, используемого вместо лопаты. Вскоре у меня уже был целый городок, в котором жили мои желудевые человечки.
Иногда подходили ребята, с интересом разглядывали поделки, но все, как один, презрительно бросали одно и то же:
– Ну, ладно. Играй, малявка, в свои куклы, – и убегали гонять мяч.
Та воспитательница была первым человеком, с которым разговаривал часами. Похоже, и ей было интересно не только говорить со мной, но и играть в моих человечков.
Тогда она казалась мне взрослой женщиной. Но, пытаясь вспомнить наши разговоры и ее поведение в общении со мной и другими детьми, думаю, что ей было лет семнадцать-восемнадцать, не больше. Уже на следующий день она дала мне немного цветной бумаги и “золота”, как мы тогда называли конфетную обертку из фольги. А после обеда мы уже вместе украшали моих человечков.
Мне нужны были веточки. Те, что были рядом, уже давно собрал и пустил в дело.
– Можно схожу
