заложив ногу на ногу.
– Внимание! Даю вводную! – снял фуражку, почесал затылок. – Значит так, замаскировать мою машину!
…Всей батареей мы дружно стали возиться с его уазиком и минут через двадцать закопали машину так глубоко, что полковник испугался и остановил нас. Самостоятельно машина уже выехать из данного укрытия не могла, потом вытаскивал ее тросом мощный тягач…
К чему мне вспомнился этот армейский эпизод? Вернувшись со службы к родителям в деревню, помог копать погреб. Работал лопатой, как экскаватор. Отец все удивлялся моей производительности. Знал бы он, сколько в ГДР земли мне довелось перелопатить на учениях!
4.ПРОЩАНИЕ СЛАВЯНКИ
Однажды присвоили очередное воинское звание капитана, сидим в кафе с друзьями по случаю «замачивания» новых звездочек.
Вспомнился тут случай из времен ГСВГ, куда я попал рядовым солдатом после окончания института в 1970 году. Это был первый призыв на срочную службу выпускников вузов.
Командир каждое воскресенье устраивал кросс на пять километров. Бежали кросс и солдаты, и офицеры. Сам командир стоял на пригорке, рядом играл духовой оркестр.
Было время – я любил духовой оркестр. Помню, аж слезы навернулись на глазах, когда у военкомата в Свердловске оркестр грянул марш «Прощание славянки» и мы, призывники, стали грузиться в машины.
И если в поход
Страна позовёт
За край наш родной
Мы все пойдём в священный бой…
А после воскресных кроссов даже вспоминать неохота про духовой оркестр. Жара или промозглый холод, в песке увязают ноги в сапогах, а оркестр бубнит и бубнит одно и то же, сердце колотится, сил нет уже, прямо тягомотина…
– А ну, поднажали! -в спину кричит старшина.
В голове одна – единственная мысль – добежать до финиша! Мы – как муравьи. Бегу, а сам пытаюсь понять, зачем тут обязательно надо еще и оркестру играть…
«Вот выдался же денек! Такая жара, – думаю, – не кросс – маета. Скорей бы финиш, что ли?»
Круг, еще круг – и вот он, наконец, финиш. Командир разрешил передохнуть малость. Я прилег на траву, закинув руки под голову. Тут кто – то потрепал меня по плечу. Я открыл глаза и увидел, что это Женька, мой друг, по прозвищу – Балалайка, он играл в том оркестре на трубе. Тоже – деревенский, любил в свободное время тренькать на балалайке. Слух был среди ребят – он, якобы, на гражданке в филармонии работал, но когда его девушка вышла замуж – ушел, мол, с горя в армию. Я его никогда не расспрашивал о личной жизни.
«Не говорит, значит так надо», – рассуждал я…
Женьке хорошо, стоит сейчас со своей трубой в обнимку и зубы надо мной скалит:
– Вижу, кто – то у гвардейцев слюни распустил? Сочувствую… Давай, Леня, вставай…
– Не – е, не скажи… Побегал бы ты с мое, – огрызнулся я, – Тебе, Женька, хорошо – дуешь в свою
