для каждого арийца») издания геббельсовского пошиба. Несколько полок Левко Степанович уже освободил для «своей» литературы – у него была солидная коллекция националистических творений. По большей части это были дешевенькие публикации с неизменным трезубом, с благодарностями на титульных листах глубокочтимым меценатам, стараниями и коштами которых произведение увидело свет. На видном месте красовались брошюрки, сочиненные Левком Степановичем.
Когда-то в гостиной на одной из стен чинным рядом расположились портреты предков владельца особняка. Сейчас они уступили место идеологам и вождям национализма. Эти портреты были меньше по размеру прежних, и вокруг них, как нимб, сверкали квадраты невыцветших обоев. На каждый портрет, как на икону, тетка Евгения набросила рушник.
На стенах висело также множество вышивок под стеклами в аккуратных дубовых рамочках.
Были здесь и вышитые мешочки для газет и сигар с аккуратными надписями «Для газет», «Для сигар» – причудливой колючей строкой тянулись готические буквы.
Здесь накрывали стол для гостей.
Из гостиной шел неширокий коридор – двери справа и слева. Там были служебные комнаты редакции, с пишущими машинками, набросанными тут и там гранками, комплектами корректуры.
Еще на первом этаже был небольшой рабочий кабинет редактора – простой стол, кресло, полки для книг. В кабинете Левко Степанович хранил наиболее дорогие его сердцу вещи. В углу стоял суковатый посох – спутник его студенческих хождений «в народ». С этим посохом Левко Степанович, по его словам, исходил всю Украину. Злата так и не могла понять, когда успел он это сделать, – ведь дядько сразу после окончания учительской семинарии в Нежине стал управляющим имением в тех самых Мазепинцах, где подрастала на церковных хлебах юная поповна Евгения, покорившая вскоре молодого управляющего пышными своими формами и неплохим приданым.
Единственный портрет украшал кабинет – на его обитателя печально смотрел Тарас Шевченко.
Портрет был изготовлен во времена Центральной рады – великого Кобзаря богомазы-самостийники нарядили в вышитую сорочку и соломенный брыль, отчего он неожиданно стал похож на деревенского пасечника. Злата не раз говорила дяде, что не таким она представляет поэта, но тот и слушать не хотел – этот портрет, как он говорил, напоминал ему о бурной юности.
Конечно же в этом кабинете находились и награды Левко Степановича: «Золотой крест», «Серебряный крест» и какая-то немецкая медаль, название которой Злата не знала. «Золотой» и «Серебряный» кресты Макивчук получил за особые заслуги перед ОУН, медаль ему вручили немцы в бытность господина редактора бургомистром в одном из местечек Подолии. О тех временах Левко Степанович обычно вспоминал неохотно. Ему тогда только чудом удалось выскользнуть из рук партизан. «Кошмарными» называл он и дни, когда вместе с немцами спешно покидал Украину.
Еще в кабинете в специальном сундучке находилась парадная форма сына Макивчуков – Олеся,
