романе о Бирме. Ведь многим внушалось, что белые люди Империи несут подконтрольным территориям цивилизацию и культуру: морские порты, железные дороги, защиту лесов, орошение земель, борьбу с чумой и оспой. Да просто Закон с большой буквы…
Ответ из прошлого: Чушь!.. Мы учили здешних мальчишек гонять в футбол и хлестать виски… Местные школы фабрикуют дешевых клерков, но действительно нужного ремесла мы не даем – страшимся конкуренции… Где, например, знаменитый индийский муслин? Лет семьдесят назад индийцы строили, снаряжали большие морские суда, а сейчас и рыбачьи лодки делать разучились… Империя – просто способ обеспечить торговую монополию английским… бандам… А я служил в полиции, был активно действующим элементом деспотического режима… Даже европейцы косо посматривали на людей из полиции… Помню, зашел знакомый мне американский миссионер…
В.: Да-да, я читал об этом случае….
О.: Это был совершеннейший осел, хотя довольно славный малый. Один из моих подчиненных как раз измывался над арестованным… Понаблюдав происходящее, американец повернулся ко мне и задумчиво сказал: «Да-а, не хотелось бы мне служить на вашем месте». Меня прожгло стыдом. Хорошеньким же дельцем я занимаюсь!
В.: Отсюда ваши слова про свою «нечистую совесть»; их еще переводят как «больная совесть»? Вы скажете их в другой, правда, книге, но ведь и про Бирму. Ведь так?
О.: Это сделало меня человеком с нечистой совестью… Если вы в течение пяти лет делаете нечто, что сами же не одобряете, вы, вероятно, меня поймете…
В.: Поздние критики объясняют ваш «поворот к социализму» тем, что, в силу бедного происхождения и службы в карательной полиции, вы просто объективно стали «изгоем». «Высшее общество» не принимало вас, а интеллигенция чувствовала в офицере полиции «оскал бесноватого милитаризма». Отсюда в романе появляются слова «большевизм», «социализм» и даже – неоднократно – «Ленин»? Где Бирма и где – Ленин?..
О.: В Бирме всё было просто: белые – наверху, темнокожие – внизу; и я, понятное дело, сочувствовал темнокожим. Но никакого интереса к социализму, к его экономической теории я еще не испытывал… Отсюда был единственный нравственный ориентир политического поведения… я называл его decency – «порядочность»…
В.: Это словечко – подсчитано – в вашей публицистике самое частое.
О.: Все мы живем грабежом азиатских кули, и те из нас, кто относится к числу «просвещенных», считают, что этим кули следует предоставить свободу; но для поддержания нашего уровня жизни, а следовательно, и для нашего «просвещения» грабеж необходимо продолжать. Гуманист – это всегда лицемер… Понимаете, наш гнет в Бирме был двойным: мы не только казнили людей, сажали их в кутузку и т.п. – мы это делали, будучи интервентами, оккупантами… Посаженный в тюрьму вор не считал себя уголовником, он себя видел только жертвой чужеземных захватчиков… Однажды мне довелось официально присутствовать
