момент наклонялся к моему уху и говорил: «Вот она. Она была в твоем ухе». Он обхватывал мое ухо рукой и притворялся, что вытаскивает что-то оттуда. Затем складывал ладони вместе, чтобы показать, что мышь снова находится в его руках в полной безопасности.
«Ах, вот она где!» – сказал я и потянулся к уху ближайшей девочки. Она испуганно отскочила назад. Затем все дети бросились бежать от меня, и мгновенно я оказался один.
Их реакция изумила меня, и мое сердце бешено забилось. Люди, с которыми у меня только что был близкий контакт, в ужасе убежали от меня. Я почувствовал себя как прокаженный.
Стараясь изо всех сил не показать мое смущение, я продолжал игру и снова поскрипывал руками, показывая, что мышка снова спрятана у меня в ладонях.
Девочки продолжали наблюдать за мной, но с безопасного расстояния. Потом, одна за другой они направились в школу, а Дорис, я и наш маленький гид продолжили экскурсию по медине.
Я был расстроен случившимся и переживал по этому поводу несколько дней. Это не поддавалось разумному объяснению. Казалось, что само по себе событие не должно иметь такого значения. Однако я сильно мучился и не мог выйти из этого состояния. Отчего моя реакция оказалась такой продолжительной и острой? Какое вообще значение имел для меня этот случай?
Что-то меня заинтриговало. Чувства были знакомы. Я уже испытывал их раньше. Но где?
О да, я вспомнил. Я испытывал их всегда, когда у меня случался длинный речевой ступор и люди смотрели на меня удивленно. Я мог быть в школе или в любой другой речевой ситуации. Я зажимался, не мог говорить и после этого бывал расстроен по нескольку дней, потому что думал, что показал себя странным человеком. Те чувства были такие же. Однако тот случай в Чечауне был никак не связан с заиканием. Но если не заикание меня расстроило, то что?
Это было как озарение. Оно пришло ко мне, когда мы покупали безделушки в маленьком магазинчике.
Я боялся быть не как все. Быть другим означало то, что люди могут отвернуться от меня, что я потеряю с ними контакт.
Мой страх быть не как все имел очень важное значение в жизни. Пока мы ехали, наблюдая безлюдный марокканский пейзаж, к обширным рынкам Фезы, я по-всякому обыгрывал свою мысль. Я спрашивал самого себя: «Предположим, что все четыре миллиарда человек в мире заикаются. Предположим, что заикание – норма. Были бы тогда мои речевые ступоры проблемой?»
Конечно, нет.
Что я понял тогда, когда мы ехали по хайвэю, наблюдая застывший пейзаж, так это то, что мои отрицательные чувства по поводу того, что я – заика, никогда, даже в самые тяжелые мгновения не были связаны с заиканием. Я боялся быть другим, боялся выглядеть странным. Я хотел быть как все другие люди. Хотел, чтобы им было комфортно общаться со мной. Хотел принадлежать к их сообществу. Поэтому, стараясь ни в коей мере не расстраивать других людей, я постоянно менял и регулировал себя, создавая такой образ, который им понравился бы, потому что я считал, что нравиться людям – это единственное, что мне оставалось. К сожалению, за то, что я менял себя в угоду другим, мне пришлось заплатить
