было извинением.
– Он уехал в Оксфордский университет, и с тех пор сэр Мармадьюк успел представить его ко двору. Каждый раз, когда он возвращается, сначала ведет себя надменно и горделиво и вроде бы совсем меня не узнает. Но как только мы потолкуем с глазу на глаз, все становится прежним… на некоторое время.
Мейкпис ощутила укол ревности при мысли о том, что Джеймс доверительно беседует с кем-то другим. Но у нее не было никаких прав ревновать, и она это знала. Джеймс стал ее ближайшим другом и доверенным лицом на этом свете. Она доверяла ему больше, чем любому человеку, и все же до сих пор не рассказала о медведе. Чем больше времени проходило, тем сложнее было признаться Джеймсу, что она скрыла от него такую важную тайну. Спустя три месяца такое признание уже казалось невозможным. Мейкпис терзалась угрызениями совести, иногда немного грустила, словно опоздала на корабль и теперь навечно обречена застрять на пустынном берегу.
– Так мастер Саймонд сказал, что' в этой грамоте? – спросила она.
– Он ее не читал и не знает, что в ней. Клянется, что это страшная тайна. Еще добавил, что королю она совсем не понравилась и сэру Мармадьюку пришлось немало потрудиться, чтобы он ее подписал. В конце концов его величество согласился, но только потому, что Фелмотты ссудили ему целое состояние, а сэр Мармадьюк помогает продать кое-какие драгоценности короны.
Мейкпис нахмурилась. Рассказ Джеймса пробудил смутные зловещие воспоминания о первом дне в Гризхейзе.
– Королю так отчаянно нужны деньги?
По крайней мере, так говорил лорд Фелмотт.
– Полагаю, да, – пожал плечами Джеймс.
– А для чего нужны королевские грамоты? – спросила Мейкпис.
– Это… королевские декларации, – несколько неуверенно пояснил Джеймс. – Дают позволение что-то сделать. Ну… например, выстроить укрепления вокруг твоего дома. Или… продавать перец. Или нападать на вражеские суда.
– Так какой смысл в секретной декларации? – удивилась Мейкпис. – Если король дал разрешение что-то сделать, почему нельзя, чтобы все это знали?
– Хм-м-м… Это странно, – задумчиво нахмурился Джеймс. – Но грамота определенно дает Фелмоттам позволение что-то сделать. Мастер Саймонд признался, что подслушал, как сэр Мармадьюк говорил что-то насчет «наших древних обычаев и установленных наследием порядков».
– Джеймс, – медленно выговорила Мейкпис, – в тот вечер, когда я впервые оказалась в этом доме, я подслушала, как разговаривали его милость и Белый Кроу. Белый Кроу сообщил, что некоторые придворные обвиняют Фелмоттов в колдовстве.
– В колдовстве?! – ахнул Джеймс. – Почему ты мне не сказала?
– В тот день я почти обезумела от лихорадки! Все равно что кошмар вспоминать. С тех пор я почти об этом не думала.
– Но ты уверена, что речь шла о колдовстве?
– Думаю, да. Лорд Фелмотт сказал, что не может помешать королю узнать о слухах,
