пробыл недолго: почти сразу, взяв длинную картонную коробку, отправился на дачу в Заветы Ильича. Примчавшийся туда же, но ближе к вечеру Каин тотчас получил нахлобучку:
– Как в хоромы входишь? Босым, босым должон ко мне являться!
Огромный Каин и узкий в кости, на все винтики развинченный, невысокий и до смешного узкоглазый Михей – ни зимой, ни летом не снимавший вывернутую мехом наружу душегрейку и доходившие до колен изрисованные попугаями бермуды – уже готовы были вцепиться друг в друга. Вдруг Михей, крутанувшись на пятках, стих. А Каин, – тот отметил в себе новую, прорезавшуюся за время отлучки, чёрточку ослушания. Радостно про себя крякнув, наклонил он голову влево и вдруг в широченном – во всю стену – зеркале увидел заново себя и Михея.
«Грибок вертлявый! Разок-другой на пятках вертанётся – вот тебе и всё колдованство. Ну погодь, обдувала проклятый! Скоро я Главколдун Москвы буду! А там и колдун всея Руси! Шубу, шубу я сниму с Михея! Сломан у Михея нос – перебита шея…»
– Ладно, чего уж там, – вдруг примирительно сказал Михей Михеич, – иди, сын мой, встань на колени. Я и коврик для тебя уже приготовил. Из собачки твоей любимой. Помнишь, играл ты с ней? А теперь шкурку еённую протирать коленками будешь.
– Что ты велел, Михей-батюшка, я исполнил, – заговорил выпендрёжным, но раз и навсегда у Михея принятым слогом вмиг насторожившийся Каин. – Брата единоутробного, тебе во славу, к сеансам колдовским приуготовил.
– Во славу? А мне сказывали – брат твой на облакопрогонников внезапно взъярился. Даже статейку-выборку для нас оскорбительную месяц назад в «Комсомолку» – толстушку послал. Только не напечатали выборку. Мне на просмотр прислали. А я завернул. Комсомольцы бывшие, они нас, колдунов, ноне ох как уважают. Соскучились при совецкой-то власти за колдунами! Такие мои сведения. Не уследил ты за братом, Корнюша, не уследил. Полгода было тебе дадено на сбор материала. А ты девок на судёнышке щупал, жену собственную до белого каления доводил. Ну да ладно. Не уследил ты – Михей-обертун уследит. Услежу, прослежу и в коробочку сложу!
– Про газету комсомольскую – узнал я только в Белграде, – стал врать Каин, но Михей тут же его прервал:
– Врёшь, врёшь, Корнюша! Да теперь и не нужно́ оно, твоё знание. И без тебя, дуботряс, уже всё знаю! Ты приказа не сполнил и ответишь за это. И вообще. Обманул ты меня со своим брательником. Кишками чую: брехня! Не захочет Тишка жертвой стать. Не пожелает – и всё тут. А нашему обертунскому делу ох как жертва нужна. Только добровольная, не принудительная. В крови у понуждённой жертвы – страх пополам с ужасом, как в палёной водке, разведён. Не годится такая кровь для препараций. А воздух смирения? Забыл, что я про него говорил, курья твоя башка? Его нужно собрать перед закланием у жертвы с губ! Как следователь запах преступника собирает. А трупы твои нам даром не нужны. Мы не живодёры. Трупы что? Их вона сколько по Расеюшке сейчас в лесах и у дорог разбросано. Ладно. Не получилось жертвы добровольной, – будет жертва принудительная…
