сила извне. В 1930-х и 1970-х годах ситуация была иная. Пространство для политических альтернатив сжалось. Привилегированное положение бизнеса, о котором Чарльз Линдблом писал в 1970-х годах, обусловленное как способностью бизнеса формировать политическую повестку дня благодаря привлечению лучших ресурсов, так и его структурной мощью как источника занятости и роста [Lindblom, 1977; Линдблом, 2005], при неолиберальном порядке стало еще более привилегированным. В гражданском обществе действуют сильные группы влияния, сдерживающие бизнес, но теперь предпринимателям уже не приходится противостоять крупным организованным группам, отстаивающим свои интересы [Crouch, 2011; Крауч, 2016].
Четвертой отличительной чертой является то, что у политического класса и государственных ведомств нет особого желания проводить радикальные эксперименты. Партии основных политических течений в глазах электората в западных демократиях представляют единый политический класс и становятся все более взаимозаменяемыми. Избиратели с трудом усматривают различия в политике, которую проводят партии, когда приходят к власти. Государственные ведомства, особенно выполняющие функции регулятора, иногда заходят слишком далеко в своем вмешательстве, но лоббисты, защищающие интересы бизнеса, успешно пресекают или нейтрализуют большинство подобных попыток. В качестве примера можно привести мягкие меры регулирования в отрасли финансовых услуг в период, непосредственно предшествовавший кризису. Симбиоз деловых и правительственных кругов приводит к тому, что властные структуры становятся все более монолитными. Они превратились в единое предприятие. В эпоху неолиберализма международная система достигла нового уровня взаимосвязи благодаря глобализации и либерализации, а понимание этой сложной взаимозависимости заставило основных политических акторов осознать ограниченность своих возможностей в том, что касается отклонения от сложившегося консенсуса. Этот консенсус имеет технократический, космополитический и либеральный характер. Оппозиция такому консенсусу носит популистский, националистический и авторитарный характер, хотя до сих пор, как я показываю в главе III, эти оппозиционные силы не получили большинства [Eatwell et al., 2014, ch. 9, pt. I].
Пятая отличительная черта состоит в том, что неолиберальные идеи превратились в руководящую силу в значительно большей степени, чем это было в свое время с идеями либерализма [Shmidt, Thatcher, 2013]. Неолиберальные идеалы закрепились и на уровне здравого смысла, чему способствовали средства массовой информации, и в качестве операционных кодов благодаря влиянию современной экономики. Уже нет многих политико-экономических альтернатив неолиберальной модели (одной из которых была скандинавская), не существует альтернативного международного порядка или альтернативной социально-экономической системы, роль которой во время двух предыдущих структурных кризисов на мировом рынке выполнял СССР. После 1989 г. у западного международного рыночного порядка нет соперников [Fukuyama, 1989; Фукуяма, 1990]. Контраст с 1930-ми и 1970-ми годами
