лица, Маша вспомнила много раз слышанные россказни про секты и по-настоящему испугалась. Страх придал сил – она смогла отшвырнуть цепляющихся за неё женщин и рванулась к двери.
Расчётливо подставленная подножка, остановила бег, обрушив Машу на пол. Её сразу же придавили, но она пыталась вырваться, обдирая руки и ноги, ползла к двери, уже не крича, а ревя как зверь, который ещё жив, но хищники уже раздирают его плоть.
В какой-то момент бешеной борьбы сознание отключилось, оставив извивающееся тело биться под напором десяти пар рук. Потеряв сознание, Маша увидела происходящее со стороны.
«Они же молятся», – с удивлением поняла она. И действительно, первые люди общины молились, удерживая бьющееся в конвульсиях тело. Когда она поняла, что происходит, судороги начали постепенно затихать, братья и сёстры расслабились, а молитва обрела более спокойное течение. Вспомнив слышанные раньше разговоры, догадалась, что видит обряд изгнания бесов. Это её рассмешило, потому что единственным, кто покинул тело, была она сама. Всех, кроме проповедника, окутывало что-то похожее на белое пламя, – над ним свечение слоилось и обретало множество оттенков. Маша видела его, как будто припорошенным невидимой глазу пылью – это удивило, но разбираться не хотелось.
Не зная, чем заняться, прошлась по молельне и осторожно выглянула за двери.
В пустом холле возле лестницы наверх на единственном стуле сидел бледный как смерть, сильно похудевший за эти дни Костик. Маша снова угадала, что его наказание за их проступок не было столь же суровым, как у неё, если не считать пыткой того, что он сейчас слышал. Стоило ей посмотреть на него, он сразу же поднял опущенную голову – ей показалось, что увидел её. Как только они встретились глазами, мгла подхватила Машу, и она снова вернулась в тело.
Открыла глаза, и почувствовала, как её отпускают, настороженно наблюдая, но на лицах уже проступили легкие тени улыбок. Маша лежала спокойно, не двигаясь, ощущая странную лёгкость во всём теле, как будто действительно избавилась от чего-то. Подумав немного поняла – прежнее радостное восприятие происходящего в общине больше не вернётся.
Мужчины вышли из помещения, а сёстры стянули с неё промокший от пота балахон и обрядили в другой, теперь уже красный. Маша поняла, что обряд ещё не закончился. Наученная горьким опытом, чтобы не спровоцировать ещё одну вспышку экзорцизма, молча подчинялась.
Сёстры в таких же нарядах как у неё вывели её в холл, где со свечами в руках стояли и молились братья. По своеобразному световому коридору Машу провели в душевую, где она чуть было всё не испортила, когда жена пастора начала разрезать её балахон.
Она почти уже дернулась, чтобы удержать расходящиеся полы, но взгляд проповедника остановил её. Он стоял ближе всех, и у него единственного из братьев глаза остались открытыми. Женщины, занятые обрядом, этого не замечали. Каждым миллиметром кожи она ощущала его взгляд, от которого не могло отмыть никакое мыло.
Она смотрела прямо ему в
