ну что вы! Вы меня не так поняли! – Эмилия Борисовна положила свою ладонь на мою руку с портмоне. – Мой мальчик не здесь. Он в Австрии, в Инсбруке.
– Где? – удивился я. – В Австрии?
– Да, он учился в Германии, там познакомился с австрийкой из хорошей еврейской семьи, женился. Там у её папы какая-то фирма, связанная с компьютерами… Я не сильно разбираюсь… Мишенька ему помогал. А потом эта австриячка «наставила ему рога». Андрюша, вы же помните, какой у меня Мишенька горячий мальчик! Он таки не сдержался и немного стукнул эту гулящую тощую воблу. Ой, Андрюша, и що тут началось! Полиция, суды! Теперь мой мальчик сидит в этом их Инсбруке в съемной квартире и голодает, а я шлю ему деньги. Вот сейчас надо срочно отослать 500 евро.
– Не совсем понимаю, зачем голодать за 500 евро в Австрии, когда это можно делать в Одессе и совсем бесплатно!
– Андрюша, вы таки выросли умным мальчиком! Я так Мишеньке и сказала! Зачем ему эта Австрия с гулящей женой, которую даже нельзя стукнуть немного по заднице? Пусть едет ко мне и голодает в двух кварталах от Привоза на маминых котлетках.
– Очень правильно вы решили, Эмилия Борисовна. Но я не совсем понимаю, чем я могу помочь.
– Ах, ну да. Эта квартира мне досталась от покойной сестры. Я после Мишиных австрийских судов немного стесненно себя чувствую в средствах. Решила её сдать.
– Думаю, что этот вопрос мы решим…
30 декабря
Зима. Декабрь прощается с Одессой порывистым пронизывающим ветром, качающим одинокий фонарь на старинной улице Молдаванки. Фонарь скрипит, пищит и даже жалобно гудит своей металлической обёрткой вокруг тусклой лампы, освещающей улицу сквозь густо хлопьями наискосок падающий снег.
«47. Сорок. Семь. Вчера, 29 декабря, мне исполнилось сорок семь… Сорок семь – это уже даже не пограничные сорок пять и тем более не зрелые сорок. Это уносящиеся минутами дни, превращающиеся в пожирающие жизнь месяцы, которые ударяют Днём рождения, как обухом, и через два дня добивают курантами Нового года, как контрольным выстрелом в ухо загнанную лошадь. Сорок семь… Сорок семь! Да не может быть! Сколько у нас в среднем живут? 65? 68? Так это сколько мне ещё осталось? Лет двадцать? И уже не самых лучших двадцать лет, в которые войдут бессонницы, больницы, проблемы с сердцем, радикулиты, простатиты и другие возрастные прЭлести… Кафе. Зайти?»
Старое кафе «Шарманка», помнящее ещё, как канувшее в Лету ОБХСС уводило канувшего туда же директора Моисея Борисовича Штурмана. Спустя двадцать лет кафе купил сын Моисея Борисовича Саша. Здесь мало что изменилось с середины 80-х. Не изменилась даже фамилия на табличке в кабинет администратора.
– Андрей, моего папашу погубили неумение ждать и жадность. Подожди он еще пять лет, и это кафе упало бы ему в руки спелым яблоком, и мне бы не пришлось его покупать за бешеные деньги! – делился своим взглядом на семейный бизнес Саша, наливая мне рюмку «Столичной». – Ну вот скажи, не оказался он в итоге поцом, подставив меня на такие бабки?
– Шурик, человек, вырастивший
