дорогая, все достоинства Глашиной фигуры выкажет. Сама же она никак не могла поверить, что получит дармовые наряды, и с блестящими от восторга глазами выполняла каждый приказ волков: крутилась, вертелась, трясла волосами. А они, обступив ее, громко обсуждали каждую обновку, будь то рубашка, платок или гребенка.
Задумку наших хитрецов я поняла: гиену решили принарядить, прикрыв некрасивое лицо кружевным тюлем, чтобы привлечь внимание к женственной, покоряющей любой мужской взгляд фигуре. Чтобы она могла со мной соперничать. Причем даже денег своих не пожалели.
Маран поймал мой грустный взгляд и замер напротив, сверля меня темными внимательными глазами.
– Надо же! Сколько заботы, а вернее, хитрости и уловок, чтобы чужую девицу пристроить. Почему же вы мне не могли помочь? Не защитили, когда брат держал словно заложницу, наказывая за лишний глоток свободы! – с горечью прошептала я. – Вы сильные, умные, вас много, а Амаль не всесилен…
Закончить не смогла, горло от обиды перехватило. Маран нахмурился, помолчал, раздраженно дернул плечом, будто сбрасывая ненужную тягость, кивнул одному из наших волков, который прозрачный платок к Глашиной голове приложил, подбирая к цвету ее кожи. После неохотно ответил:
– С Амалем тебе угроз гораздо меньше, нежели во дворце у Валиана! Сейчас ты этого не понимаешь, но скоро разберешься. Главное, чтобы не поздно было. Я согласен, порой твой брат суров без меры, но со временем все одно изменится. Либо смягчится и пойдет навстречу тебе, признает твои желания, либо… изменится… что-то другое. В жизни нет ничего постоянного, все меняется когда-нибудь.
Задрав голову, я смотрела на мужчину и словно коркой льда покрывалась. Выходит, меня вернут Амалю, и буду я свой век служить клану верой и правдой, напрасно ожидая, когда жизнь изменится к лучшему. И может, мне позволят жить своей жизнью когда-нибудь. А Амаль либо сойдет с ума и затравят его, как бешеного пса, либо сжалится надо мной и выдаст за того, кто выгоден ему. Ни о какой свободе, мечтах и любви речь не идет. А как же дети? Счастье для меня?
Я вымученно улыбнулась и кивнула, но Маран уже отвернулся. Тяжело выдохнув, тоже отвернулась. Зевак, привлеченных необычной круговертью возле одной-единственной девицы, становилось все больше и больше.
– Вот правду говорят, что жизнь не в радость, если морда в тягость, – прозвучало ехидное словцо из толпы, когда на пару мгновений Глаша показалась с открытым лицом.
Я нахмурилась: она уж получше некоторых насмешников и счастья заслуживает более других.
– А кого это наряжают-то? – раздавалось отовсюду. – Чья деваха?
Толпа быстро увеличивалась, на пятачке у выбранного нами лотка стало совсем тесно.
Маран открыл рот, чтобы послать всех лесом, но тут один из наших волков рыкнул:
– Ты на кого пасть открыл? Это главная князева невеста!
У Марана словно ком в горле застрял и глаза слегка округлились. Тут шутку подхватил
