Платонов– Пожалуйста, назовите свои имя, фамилию и отчество.
– Пригов Дмитрий Александрович.
– Когда и где вы родились?
– Пятого ноября тысяча девятьсот сорокового года в Москве.
– Какими заболеваниями страдали в детстве?
– Полиомиелитом.
– Раньше приходилось к нам обращаться?
– Да и сейчас не я к вам обратился…
– И все же.
– Нет, не приходилось.
– Хорошо, – на какое-то время врач замолкает, чтобы начать производить некие таинственные записи в медицинскую карту, которая больше похожа на блин.
Странно, но Дмитрий Александрович привык, что медицинская карта должна быть толстой, она должна быть не помещающимся на столе Талмудом, романом-эпопеей «Война и мир», исчерканным чернильными строками, неоднократно переклеенным бумагой и пластырем, с торчащими из него пожелтевшими справками и направлениями.
По крайней мере, так было в его детской поликлинике на Красина, куда он, уже учась в школе, ходил вместе с матерью, вернее, куда они брели через Садовое кольцо, он на костылях, горбились под порывами ветра, вздрагивали от автомобильных клаксонов, мать держала его за плечо, чтобы он не потерялся (хотя куда он мог деться – инвалид), оглядывались по сторонам, неотрывно смотрели, дабы удостовериться, что за ними никто не идет следом.
Нет, никто не шел тогда.
Сейчас же Дмитрий Александрович неотрывно смотрит на свои руки, сложенные на коленях, и думает о том, что у него короткие пальцы и круглые, напоминающие чайные блюдца ладони. Например, когда он аплодирует, то у него получается глухой чавкающий звук, как это бывает, когда со всей силы наступаешь резиновым сапогом в мелкую лужу, из которой тут же и выдавливаются пузыри в форме мутных подслеповатых глаз неведомой рептилии.
Переводит взгляд на подоконник, на котором стоит алюминиевый электрический чайник.
– А что вас сейчас беспокоит, Дмитрий Александрович? – врач откладывает в сторону медицинский блин.
– Переворот на Гаити беспокоит, убийство Улофа Пальме и, пожалуй, достижение кометой Галлея своего перигелия во время визита в Солнечную систему, кстати, второго по счету в ХХ веке, – и вновь натыкается взглядом на свои ладони, которые ползают друг по другу.
– Интересно, – врач придвигается к столу, – Дмитрий Александрович, скажите, а вы мнительный человек?
– Думаю, что да.
– А в чем это проявляется?
Дмитрий Александрович неожиданно наклоняет голову направо, почти ложится ухом на плечо, и может показаться, что он прислушивается к чему-то, что звучит внутри него. Затем, выждав, когда боль в затылке станет невыносимой, резко меняет положение головы. При этом рот его сохраняется открытым, но не выпускающим из себя ни единого звука. Гудение крови
