жизнь Флоренции, – Леонардо Бруни, Поджо Браччолини, Карло Марсуппини… Все трое бывали во Флоренции наездами, ведь Бруни и Браччолини служили при папской курии секретарями. Они были не менее едкими и резкими, потому частые стычки происходили не с одной лишь Бенвенутой.
А еще со знаменитым уже Брунеллески.
Флоренция была городом богатых гильдий, ее ткани ценились во всей Европе, а купцы торговали повсюду, конечно, не как венецианские, у которых море, можно сказать, под ногами, но все же. И флорентийцы всегда любили свой город. Наверное, все любят свою родину, но флорентийцы еще и тратили немалые средства на украшение города.
Когда во Флоренции решили объявить конкурс на лучшую модель четырех ворот Баптистерия, основная борьба развернулась между местными скульпторами Гиберти и Брунеллески. Конкурс выиграл Гиберти, он и создал это чудо, которое много позже Микеланджело назвал «Воротами в рай». Оно того стоит. Разобидевшись из-за проигрыша в конкурсе на создание дверей Баптистерия, Брунеллески решил бросить скульптуру и заняться архитектурой, для чего отправился в Рим изучать древние развалины.
Джованни де Медичи впервые в своей жизни был приглашен в числе других уважаемых людей Флоренции для выбора победителя. Долго заседали, совещались, спорили… Козимо помнил, как ответственно подходил к делу отец, а еще как он бывал странно задумчив, подолгу смотрел на ворота собственного дома, на дома на улице. Наннина даже ехидно поинтересовалась у мужа, не намерен ли он и себе заказать новые ворота у Гиберти. Джованни спокойно ответил:
– Такое для всех, для себя нужно проще. Но я бы заказал Брунеллески, хотя его проект не победил.
– Брунеллески?! – ахнула Наннина. – Этому городскому сумасшедшему?
– Он гений, – коротко и спокойно возразил Медичи-старший.
Если и был во Флоренции более странный, чем Никколи, человек, то, несомненно, Брунеллески. Сполна прелести сумасшедшего нрава этого гения Козимо хлебнул позже, ведь ему пришлось много лет нянчиться с архитектором, впрочем, не с ним одним.
Не терпевшие ни слова против себя, Никколи и Брунеллески умудрялись не задевать друг друга, иначе их не спасла бы даже общая любовь к античности.
– Мы многое потеряли из того, что знали и умели наши предки, юноша. Главное – сам дух Великой римской империи. Великий Рим правил миром! – внушал молодому Медичи Никколи. – Вы не были в Риме?
– Нет. Конечно, нет, – чуть смутился Козимо. – Я никуда не выезжал из Флоренции, кроме нашего имения в Кафаджолло.
Заметив, как заблестели глаза Козимо при одном упоминании деревни, Никколо поинтересовался:
– Вам дорога эта деревня? Вы там родились?
– Нет, я родился во Флоренции. Этот город мне дороже всех других мест в мире. Просто вспомнил, как хорошо летом в имении.
– Есть еще одно место, где стоит поискать, там можно добыть такие артефакты, какие и не снились даже Риму.
– Где?
– В Святой
