наличность следующих двух условий: 1) ненормальность острого душевного движения самого по себе и 2) болезненность той почвы, на которой оно возникает. Поэтому сильный аффект здорового человека есть не умоисступление, но лишь крайняя степень запальчивости и раздражения. Напротив, все острые транзиторные состояния г-жи Губаревой, очевидно, вполне подходят под приведенное определение умоисступления: в самом деле, здесь болезненна самая почва, на которой возникают эти острые состояния, и в основании происхождения последних, несомненно, лежит органическое страдание головного мозга; но кроме того, эти острые состояния Губаревой болезненны сами но себе, ибо у здорового человека не бывает ни острых приступов маниакального возбуждения, ни неистовства с сопровождающими его резкими вазомоторными расстройствами, ни транзиторного бреда.
Таким образом, как бы мы ни смотрели на постоянное психопатическое состояние обвиняемой, хотя бы мы даже видели здесь болезнь лишь физическую, а не психическую, с легальной точки зрения это есть болезнь, приводящая к умоисступлению, ибо было уже показано, что припадки, равнозначащие с умоисступлением, бывали у Губаревой задолго до совершившегося в ночь на 30-е августа 1881 г., по крайней мере, за год до этого числа стали особенно частыми, затем наблюдались и после 30-го августа 1881 г., во время испытания обвиняемой как в городском приюте, так и в больнице св. Николая Чудотворца.
Однако, с точки зрения науки, обыкновенное душевное состояние Губаревой есть не просто болезнь, приводящая в умоисступление, но и само по себе есть болезнь психическая. Но так как в пределах этого состояния свобода действования у обвиняемой не вполне исключена, а лишь в более или менее значительной степени ограничена, то можно сказать, что в легальном смысле это состояние есть не полное сумасшествие, но лишь полусумасшествие. Хотя выражение «полусумасшествие» в законе не встречается (впрочем, слабоумие = полубезумию), однако смыслу закона оно ничуть не противно, раз уголовная наказуемость преступления имеет свои ступени. Но разумеется, в пределах этого обыкновенного состояния обвиняемой свобода действования последней в разное время бывает ограничена в неодинаковой мере. По мере того как душевное состояние г-жи Губаревой удаляется от ее состояния полного спокойствия, способность свободного самоопределения в действовании обвиняемой более и более ограничивается и, наконец, при наступлении тех острых транзиторных состояний Губаревой, которые в сущности суть не что иное, как умоисступление, – совершенно уничтожается.
Остается лишь один вопрос: не находилась ли обвиняемая Губарева в ночь с 29-го на 30-е августа 1881 года в одном из тех припадков умоисступления, которые у нее, как теперь уже точно доказано, случаются? Однако ясно, что разрешение поставленного вопроса, по обстоятельствам этого недостаточно выясненного дела, должно представить совершенно одинаковые затруднения как для гг. экспертов, так и для гг. судей. Что касается до меня, то я не скажу: из
