не встретился ни с одною из форм, являющихся для меня в настоящее время определенными; но ведь может же быть, что через два-три месяца я к числу форм, для меня определенных, прибавлю новую; может быть, наконец, что для моего коллеги уже теперь является весьма определенным то, что для меня еще не стало таковым. Можно идти дальше и выразиться так: если я, как эксперт, говорю перед судом, что в настоящем случае я не нахожу ни одной из определенных форм умственного расстройства, то это даже не будет значить, что в данном случае нет сумасшествия по настоящему разуму нашего закона. В самом деле, возможно следующее: после медицинского анализа состояния человека в момент совершения преступления с полнейшею несомненностью выясняется, что по состоянию своему в то время обвиняемый не мог иметь понятия ни о противозаконности, ни о самом свойстве своего деяния; в этом случае нет места вменению, ибо для наказуемости преступления требуется, чтобы последнее было совершено сознательно, в здравом состоянии. При таких обстоятельствах я, как эксперт, может быть, буду иметь возможность показать, что обвиняемый потому в то время не имел понятия о противозаконности и о самом свойстве совершенного им деяния, что он и вообще-то есть человек умственно ненормальный или психически больной. Но при всем этом – я могу быть поставлен в затруднение, если меня спросят: принадлежит ли данный случай к одной из определенных форм психического расстройства, и если принадлежит, то к какой именно? Данный случай душевного страдания может одной своей стороной подходить под одну из существующих условных рамок, другой же своей стороной под другую; но он может также и совсем не подходить ни под одну из них: может быть, что это – новая, до сих пор клинически еще неустановленная форма душевного расстройства, которая для того, чтобы быть включенною в число форм определенных, ждет лишь, чтобы ее описал, например, Вестфаль или Легран-дю-Солль…
Предположим же пока, что психопатическое состояние Губаревой не подходит ни под одну из доселе определенных форм психических страданий. Из вышесказанного видно, что этим предположением мы не только не разрешим вопроса: «в каком состоянии находились умственные способности обвиняемой в ночь на 30-е августа 1881 года», но даже не дадим окончательного решения вопроса о состоянии умственных способностей Губаревой в настоящее время. Раз серьезное медицинское исследование открывает в случае девицы Губаревой целую группу болезненно этиологических и патологических моментов, существование которых до 29-го августа не подлежит никакому сомнению, раз уже после 29-го августа и во время испытания обвиняемой (а надо заметить, что Губарева подвергалась в сущности двукратному испытанию в специальных заведениях, которое оба раза дало результат приблизительно одинаковый) тщательным медицинским исследованием и наблюдением доказано, что эти патологические моменты не перестают оказывать вредное влияние на психическое состояние обвиняемой34, то понятно, что вопрос
