лугода, они даже не представляют себе, как мало
времени ты провел на фронте и как мало там увидел.
Спасибо всем кто так хорошо меня знает. Сразу заметили, что я изменился. Да я изменился. Учителя хорошие. Мне здесь самому бы не сойти с ума. Многие думают, что это их лично не коснется. Спорить не стану. У каждого своя дорога к Храму. А там уж будет Бог.
Прощай гражданка
Я работал на заводе сварщиком. Меня называли сварщик золотые руки, и я этим горжусь. Ничего не преувеличиваю. Получал в отдельные месяцы больше начальника цеха. В бухгалтерии качали головами:
– Это что телефоны?
– Зарплата, – опускал я глаза. И слышал тяжелый вздох Клавдии Ивановны.
Как будто я был в чем-то виноват.
Когда началась эта катавасия, я на свои кровные 12 тыс. гривен купил помповое ружье Моссберг 500, и решил охранять митинги. Я тогда был за честность.
– У всех должно быть право услышанным, – говорил я, и глаза мои светились, я защищал проукраинские митинги. У нас в Харькове, тогда это было не безопасно. Пророссийски настроенных – было значительно больше.
– Ты русский? – спрашивали меня.
– Да русский. И что?!
Это «И что?» ставило спрашивающих в тупик. Мне многие говорили, что я херней маюсь, это полная чушь, и я еще пожалею об этом, но я твердо верил – это нужно моей стране, моему народу.
Нас организовали в пятерки. Одна машина, пять бойцов. На самом деле ездили трое. Людей не хватало. Потом осталось двое. Я без устали мотался с напарником – Лехой Лысаком – на моем стареньком Nissan Bluebird и меня распирала гордость.
– Леха! Давай! Мы реальные пацаны!
– Представляешь. Засыпаю на работе. Сплю по шесть часов.
– Потом выспимся.
Площадь Театральная, Конституции, Свободы. Калейдоскоп событий, лиц, мнений, споры до хрипоты.
– Кохання це «Love is» робити революцiю разом! [Любовь это революцию делать вместе]
Каждый прав и не прав одновременно. Завтрак на бегу в сквере Победы у Абраши Молочника, а то и без него. Скорей, не терять время! Московский проспект, Сумская, Театральная, Скрыпника. Мы за Европу. Новую жизнь. Долой Совок. От нас что-то зависит. Не представляю, если бы об этом узнали родители. Но они не узнали, и думаю до сих пор не в курсе. Единственный кто кое о чем догадывался, был дед по отцу Чеслав. Он был неспешный, и время с ним останавливалось, замирало, как будто прерывался темп жизни. Как-то он пригласил меня, к себе в комнату на втором этаже.
– Давай вип'ємо коньяку.
Он достал початую бутылку из шкафчика.
– Да нет, спасибо, – отказался я.
– Тебе понаравітся Армянский! Арарат!
Он неторопливо налил две простые стопки из зеленого стекла со стершимися золотыми ободками. Одну пододвинул ко мне.
– Тебе тоже нельзя.
– Що теперь не жить. С пенсії один раз можно.
Мы выпили.
– Ты мене нічого не хочешь рассказать?
– О чем ты?
– Ну, так… може, що случилось?
– Ничего не случилось.
– Не хочешь говорить і не треба.
Он налил еще по рюмке, и мы молча выпили.
– Я слышал, ты купив ружье. Дорогое наверно?
– Ну, так, не дешевое.
– Ты ж не охотник.
– Просто понравилось.
– Этот разговор останется між нами. У тебя все в порядке? Все вечора пропадаешь, їздиш с оружием. С лица спав.
– У меня все в порядке.
– Тобі може, деньги нужны. Ты скажи. У мене кое-что есть, припасено.
– Зачем мне деньги?
– Я нікому не скажу, даже батьке. Просто візьми если потребно.
– Я хорошо зарабатываю, ты же в курсе.
– В курсі. Но ты должен знать, если тобі понадобятся деньги, ты можешь всегда до мене обратиться.
– Хорошо. Спасибо. Но пока не надо, … – я, побарабанил по столу пальцами, вздохнул. – Ну, в общем, …в общем… Это не то, что ты подумал. Просто я хочу, что бы в нашей стране жилось лучше.
Дед внимательно и вопросительно посмотрел на меня.
– Да, – сказал я, – я за настоящий капитализм, рыночную экономику, а не ту
