метали? – с укором пытал я Леху.
– Тут надолго. … Видишь, какую свару затеяли. – Он поднял глаза на меня, и я прочитал в них тоску. – … Я вернусь.
– Точно?
– Думаю, вернусь.
– Смотри!
– Да вернусь я, вернусь точно. Пусть маленько успокоится.
Я с грустью смотрел на старинное здание музыкального училища, на бетонные столбы, увенчанные шарами, чугунные решетки, черную мостовую, и мне было не по себе. Леха когда говорил, отворачивался и я ему не верил. Мы с ним сильно сдружились, и было грустно, что он уезжает.
– Все не так как мы думали, – с сожалением сказал я. – Паны это временно. … Ну, давай братан! Перемелется.
– Ну да! Не охота уезжать. И вам не скучать.
Мы обнялись на прощание, и он чуть согнувшись, пошел в сторону цирка. «Какой он все-таки маленький, – подумал я, провожая его взглядом. – В Польше ему не сладко придется».
***
Крым отгородился блокпостами. Турецкий вал, Перекоп, Чонгар, Перешеек – оседлали казаки, неравнодушное население и милиция из разогнанного киевского «Беркута». Появились заграждения из бетонных блоков, мешков с песком; окопы, стрелковое оружие. На керченской переправе пограничный контроль был фактически утрачен. Депутаты проголосовали за отделение. Военных повсеместно блокировали. Никто не понимал, что будет дальше.
Говорят, не обошлось без Путина. У Армянска была замечена тяжелая артиллерия Черноморского флота. У нас было полное безвластие. Мы все время опаздывали. Разрекламированный поезд «дружбы» позорно бежал, боясь теплой встречи на вокзале. Крым уплывал. Он конечно, никогда, если честно не был полностью нашим. Это все понимали, но говорить об этом, было не принято. Крым сливали по-тихому.
Лучше не вспоминать о нем. Как сейчас стоит в глазах: чопорная набережная Ялты, милый курносый нос Наташки Клинцевич, изрезанные бухты Севастополя, Алушта, Коктебель, походы с рюкзаком и палатками в Планерское – все было исхожено, все было в памяти и родное. И вот отрезали. Обидно, но шансы без большой крови – там были мизерны. А крови я не хотел и поэтому смирился. Захотят в свободную Европу еще попросятся к нам. У меня там, на флоте, в Крыму служил старший брат Иван, я им гордился по настоящему.
Брату я до этого писал: «Ваня! Решай сам! Выбор за тобой. Но помни у тебя здесь мать, отец, я и твой отчий дом!» Ивану на месте пообещали сохранение звания, выслуги, повышение жалования почти в три раза. У них нефти и газа до хрена, и для Рашки это нормально. У брата была комната с видом на море, жена, ребенок. Он решил, что присягу два раза не дают, и вернулся. Колебался – до последнего, сомневался, … – но вернулся, хотя большинство его друзей и сослуживцев остались. Тут каждый делал выбор сам.
Когда он приехал, было очень радостно. Наш дом на улице был одним из самых приметных. Стены его были возведены из старого Екатеринославского кирпича с клеймами «И. М». Дореволюционный кирпичный завод на Аптекарской балке ранее принадлежал
