прозрачный электрочайник (я тоже думала его разбить, но было слишком холодно, а чай у них вкусный) на плиту.
– Значит так, Лиса, ты сейчас поешь и внимательно меня выслушаешь. Оччччень внимательно, так как от этого зависит, что тебя ждет дальше – нормальная жизнь или колония, а потом тюрьма.
– Алле! Какая тюрьма? Вы говорите, да не заговаривайтесь. Меня в тюрьму не за что.
Ухмыльнулся и так не по-доброму, так хищно, что у меня мураши по телу забегали.
– Я найду – за что. Поверь, у меня и власти, и денег хватит упечь тебя в строгаче на пожизненное.
– А за что, спрашивается?
– Да за что угодно. За убийство, за кражу, за проституцию. Персонально для тебя будет составлен букет на любой вкус и срок. – выставил две баночки, покрутил одну в руке. – Я не знал, какой соус ты любишь, и взял два. Чесночный и кетчуп.
Какой я люблю соус? А никакой, бл*дь, я их отродясь не пробовала. И вообще, какая к черту тюрьма. Внутри все клокотало от испуга, и сердце билось так сильно и гулко, что, казалось, выскочит сейчас через рот.
– Я не хочу в тюрьму!
– Конечно, не хочешь. Туда никто не хочет. Ты ж не идиотка, хотеть себе плохого, верно, Лисичка?
– Не называйте меня так! Бесит!
– А мне нравится.
Он достал из пакетов остальные коробочки, а я уставилась на его руки с толстым кольцом на безымянном пальце и красивыми блестящими часами на запястье. Вены возле костяшек чуть выступают, но не так уродливо, как у грузчиков, а красиво, по-мужски. Мне вдруг стало интересно, какие они – его руки. Теплые? Холодные? Шершавые или мягкие? Да хоть ледяные, как его глаза проклятущие, бледные. И мне какое дело до его граблей?!
– А поэтому мы с тобой, Есения, будем заключать договор.
Он разложил на тарелки содержимое коробочек, и мой желудок уже привычно и отвратительно спалился этим дурацким урчанием. Вечно голодный… блин, вечно меня выставляет бомжихой. Барский сел на стул и кивнул мне на тот, что стоял напротив. Я взобралась на него и твердо решила не есть, пока этот гад не скажет, чего от меня хочет. Но руки чуть ли не сами тянулись к вилке. Но слово «договор» внушало ужас и какие-то совсем жутко-плохие и постыдные мысли.
– И что за договор? Спать с вами, да? В этом домике? Я так и знала, что вы извращенец и педофил!
А он расхохотался. Раскатисто, оскорбительно и настолько мерзко, что мне захотелось разбить тарелку о его голову. Он продолжал смеяться, как будто я сказала что-то такое глупое и несуразное… и мне стало стыдно, захотелось превратиться в точку и испариться.
– Ну ты и дура, Есения. Ничего более нелепого я в своей жизни не слышал, – посмотрел на меня и захохотал снова. И я не выдержала, схватила вилку и изо всех сил хотела вонзить ему в руку, но вместо этого вонзила в стол, так как руку он молниеносно убрал. Жаль, не попала! Но хоть ржать перестал. Ледяные глаза сузились, и он вдруг схватил меня за запястье и выкрутил с такой силой, что я, взвыв,
