улице, на свежем воздухе! Где нет монотонных белых халатов. Где всё пестрит жизнью!..
Прожил я, если верить врачам, ещё неделю без одного лёгкого. Ничего, выдержали нервишки.
Прибыл в больничку. Вышел ко мне уже сам доктор.
Протягивает мне бумажку:
– Извините, товарищ Коровин, неувязка получилась. Перепутали тут малость. С лёгкими у вас всё нормально.
А мне и говорить-то ничего не хочется. Молча сунул бумажку в карман – и на улицу из этой клетки.
Там посмотрел. И ещё раз подивился. Уже написанному.
Они дали мне ту бумажку, в которой было отмечено, что у меня одного лёгкого нет, а в другом – затемнение. То есть ту же самую. Только всё прежнее в ней перечёркнуто жирно крест-накрест. И штамп красуется с угла на угол: «Изменений в лёгких нет». Не удосужились даже переписать.
Стою и думаю: «Неужели они не понимают, что выдали свидетельство своей такой неряшливой работы? И не стыдно? И не боятся выглядеть такими?»
Это свидетельство о глупости я с усмешкой вклеил в свою медицинскую карту.
Как положено, так и сделал!
А вообще-то ей место в соответствующем музее…
Огурчики с пупырышками
На свою дачку я обычно добираюсь по дороге вдоль Волги.
В свой сезон здесь на обочине пожилые люди торгуют кто помидорчиками, кто огурчиками, земляникой, малиной. Песчаная почва, обилие света, справа дыхание Волги, слева – огромный массив озёр!
Всё это способствует тому, что урожай тутошние дачники начинают собирать на полторы-две недели раньше, чем в удалении от Волги.
Иногда я останавливаюсь, чтобы что-нибудь прикупить. Вот и сегодня подошёл к покрытому рыжеватой, выцветшей клеёнкой столу.
Здесь – то, что мне надо: молоденькие с пупырышками огурчики. Старик за столом поднял щетинистое с розовыми нездоровыми пятнами лицо. Я невольно сжался.
Передо мной был Иван Горохов.
«Сколько ж мы не виделись, – мелькнуло в голове. – Лет тридцать? Не менее…»
– Иван, – невольно вырвалось у меня. – Ты?
Иван был выпивши. И не слегка. Глянув на меня пустыми глазами, спросил:
– Сколько надо?
И потянулся к огурцам.
– Иван! – вновь повторил я, не веря ещё, что вижу перед собой человека, с которым прожил бок о бок когда-то три года в рабочем общежитии. Потом работал с ним в одном цехе на заводе. Я – слесарем. Он – токарем, да каким. Лет в тридцать Горох стал орденоносцем.
Он привстал над столом. Но тут же опустился вновь на толстенный обрезок доски, покоившийся на двух чурбаках. Да не совсем удачно опустился. Повело его в сторону. Наконец, сбалансировав, оказался над столом. Сел. Не надеясь на ноги.
– Сашка! Ты! Эх, ты! Как так? Вот те на! – он ещё что-то произносил в этом духе. Но, будто протрезвев, сказал в следующий момент довольно внятно: – Рад, что ты жив! Это для таких как мы с тобой сейчас редкость! Хотя какая это жизнь? Может, у тебя другая, а у меня она – торговая… Сам видишь. Я торгаш! Продаю вот эти: пур… пыр… пупырчики.
