он замер. Люся до боли в мышцах напрягла живот и остановилась, взволнованно дыша, в предвкушении его реакции. В умытом и одетом состоянии он был очень даже ничего. С явным интересом ее осмотрев, он спросил:
– Люсь, ты куда-то собралась? Или праздник какой?
Люся стояла в ступоре, а я подумала:
– Да улыбнись же, улыбнись!
Она никак не отреагировала, тогда я попыталась сама. Это оказалось невероятно трудным делом, гораздо более трудным, чем вскочить с кровати или сдернуть резинку с волос. Наверное, улыбаться может только хозяин тела. Кое-как подтянув уголки губ кверху, я успокаивающе, как могла ласково, произнесла:
– Нет, Сереж, никакого праздника.
Он еще внимательнее на нас посмотрел, явно заинтригованный. Откуда-то справа вышла пожилая худощавая женщина и неприязненно произнесла:
– Людмила, сегодня утром я опять нашла волос в умывальнике. Потрудись быть аккуратнее.
Я почувствовала страшную усталость и опустошение – казалось, эта женщина одним своим появлением высосала всю радость жизни Люси, которая молчала и вслух и про себя. Я распрямила ее опустившиеся плечи, развернулась к карге и нарочито вежливо ответила:
– И вам тоже доброго утра! Потружусь.
Карга удивленно двинула бровями и прищурилась – явно приняла вызов. Люся устало шепнула:
«Это не просто карга, а моя свекровь, Зинаида Карловна.»
Ах вон оно что! Ну что ж, посмотрим. Я думала, что Люся наконец присядет позавтракать, но она вдруг повернула не к столу, а в противоположную сторону. Ее сердце забилось чаще и сжалось от щемящей нежности, да так, что я оторопела – еще никогда в жизни я не испытывала чувства подобной силы…
В инвалидной коляске, освещенная лучами утреннего солнца сидела маленькая девочка. Примерно шести – семи лет, в легком белом платьице, с тоненькими очень бледными ручками и ножками. Пшеничные папины локоны и синие опушенные темными ресницами глаза дополняли образ маленького ангела. Еле сдерживая стоящие в глазах слезы, Люся присела перед коляской.
– Доброе утро, Раечка! Как спалось? Тебе нравится солнышко? Смотри, оно заглядывает прямо к нам в окошко, чтобы согреть твои ручки – Люся взяла холодные пальчики малышки и поднесла их к губам. Девочка никак не отреагировала и продолжала смотреть в окно. Я чувствовала, что меня вместе с Люсей накрывает такая волна горя и отчаяния, что стало страшно. Казалось, все счастье мира сосредоточено в этих маленьких ручках, на них капали горячие слезы Люси, но они все равно оставались холодными. Я чувствовала, что Люся не может дышать, что сейчас она разрыдается, и мысленно прошептала:
– Люсенька, милая, дыши глубже. Медленный протяжный вдох, еще… и еще…
Люся послушно подышала и немного пришла в себя. Еще раз поцеловав ручки девочки, она отошла к столу. Сергей уже куда-то вышел и карга явно приободрилась.
– Сегодня кто-то целых сорок минут сидел в ванной, забыв, что в этом доме живут люди!
Настроение у меня после перенесенных эмоций было ни к черту, Люся вообще
