абсолютно не нужно. Он готов был закричать: «Не нужно!»
«Сожги все это, – как-то услужливо предложила ему Энн, имея в виду его книги. – Подожги весь этот дом. Но только не занимайся ерундой».
Если под словами «заниматься ерундой» она подразумевала «приспосабливаться», то она была права, истолковывая его намерения таким образом. Он пытался, действительно пытался, по мере приближения к тому, что в рекламах страховых компаний с удовольствием называют закатом жизни, стать всем, чем должен быть образцовый рантье, хотя никто, и менее всего Энн, не поблагодарил его за эту попытку. Каждое утро, когда он вставал с кровати, каждый вечер, когда он ложился в нее (как правило, в одиночестве), он повторял себе, что никогда не был незаменимым. Он заставил себя признать, что в те последние жалкие месяцы карьеры Хозяина, когда бедствия следовали одно за другим с головокружительной быстротой, он был виноват в том, что не видел истинного положения вещей. Порой старый профессионал все-таки восставал в нем и говорил: «Ты знаешь, что положение ухудшается, ты знаешь, что Джима Придо предали, – и что может быть более красноречивым свидетельством, чем пуля, даже две пули, в его спине?» «Хорошо, – отвечал он, – предположим, его и вправду предали. Думаешь, ты был прав? Это пустое тщеславие – считать, что один толстый шпион преклонных лет – единственный человек, который в состоянии спасти мир», – говорил он сам себе. Или в другой раз: «Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то ушел из Цирка, завершив все свои дела».
Только Энн, хотя она и не могла читать его мысли, отказывалась признавать его открытия. Она была на самом деле довольно страстной, насколько женщины могут быть страстными в деловых вопросах, вынуждая его возвращаться и браться за то, что он уже когда-то бросал, никогда не сворачивать в сторону в угоду легким доводам. Нет, конечно, она не знала всех тонкостей, но какую женщину хоть когда-нибудь останавливал недостаток информации? Она чувствовала. И презирала его, когда он действовал вразрез с ее инстинктами.
И теперь, в тот самый момент, когда он уже почти начал верить в свою собственную догму, верить в подвиг, который не стал менее значимым из-за страсти Энн к безработному актеру, сонмище призраков из прошлого – Лейкон, Хозяин, Карла, Аллелайн, Эстерхейзи, Бланд и, наконец, сам Билл Хейдон – нагло вломилось в его скорлупу и весело сообщает, втягивая его обратно в тот самый сад: все то, что он называл пустой суетой, есть на самом деле правда.
«Хейдон», – повторил он про себя, не в состоянии больше сдерживать нахлынувшие воспоминания. Даже одно это имя стало для него потрясением. «Я слышал, у вас с Биллом когда-то было все общее», – сказал Мартиндейл. Он уставился на свои пухлые руки, наблюдая, как они дрожат. Слишком стар? Бессилен? Боится начать расследование? Или боится того, до чего он докопается в конце концов?
«Всегда есть дюжина причин для того, чтобы ничего не делать, – любила говорить Энн. Это было, конечно, любимое оправдание множества ее сумасбродств. – И только одна причина, чтобы хоть что-то делать. Это когда ты хочешь». Или должен? Нет,
