Быковой и отец моей одногруппницы Миланы, в которую я был влюблен целых 3 класса средней школы, 8-9-10 (узнав ее году в 1960, еще не научившись говорить, и возобновив знакомство в 74-м). Игорь Николаевич хронологически оказал на меня наибольшее из «отцовских» влияний. Он открыл мне Высоцкого (каюсь, но в нужное время и я пережил короткий период подросткового увлечения) и повторял, что «Сентиментальный боксер» – не «Песня о буревестнике» с точки зрения запоминаемости. С ним за столом я выпил первую рюмку водки. Его дом был мне даже не вторым, а 1-м домом весь ленинградский период жизни: не только годы учебы, но и последующие 10 лет моего неудачного «ленинградского» брака. В позднейшие времена, я посвятил памяти Игоря Николаевича один из своих рассказов, фабула которого была поведана им.
Борис Иванович Рылов (с ударением на 2-й слог) – главный инженер «Ленэнерго», статный красавец, рядом с которым Шаляпин показался бы кривоногим колхозником, рожденным на гумне. Он был мужем маминой одноклассницы, ученого-востоковеда башкирки Риммы Гатовны Бикмухаметовой, решившей вопрос семейной жизни в аспирантуре. Борис Иванович – поработавший на Кубе и никогда не упускавший возможность ласково сказать «муча грациас» – без сомнения, был самым харизматическим человеком из всех, кого я знал. Когда я бывал у них в гостях и хозяину дома приходилось поднять трубку телефона (оказавшись ближе всех), он говорил коротко: «да, РылОв» – и у меня замирало сердце от сознания, сколь близко я знаком с мужчиной, привыкшим нести ответственность за свои слова. Он рассказывал, как при ремонте в здании «Ленэнерго» (на закругленном углу начала Невского проспекта, где каждый год с 1 по 9 мая висело огромное – во все 5 этажей – полотнище с портретом Леонида Ильича Брежнева перед 5-ю микрофонами) в одном из кабинетов на шкафу была обнаружена разлитая ртуть: медленным отравлением когда-то сводили счеты с каким-то начальником. Ярким впечатлением жизни самого Бориса Ивановича осталась поездка в Уфу и застолье с моим дедом, который (подобно Игорю Николаевичу относительно меня) научил его наслаждаться водкой – вынутой из холодильника, холодной и запотевшей, с закуской из рыжиков в сметане… С долей тоски отмечу, что у меня имелась возможность породниться с замечательным человеком, поскольку его старшая дочь Анна (упомянутая во многих мемуарах), обладавшая знойной красотой мулатки, мне сильно нравилась в школьно-студенческие времена. Сказав очередное «увы», признаюсь, что этот шанс – вероятно, лучший в жизни! – я упустил… как и почти все другие.
Лев Васильевич Симбирцев – оператор-документалист, чей отец, тоже кинооператор Василий Иванович (не путать с моим дедом!), считается одним из создателей Узбекского кино. Он был другом детства Игоря Николаевича (узнав обоих, я шутил, что при перемене отчеств они стали бы полными тезками Толстого и Курчатова), познакомились мы в 1973, потом встречались у Максимовых во всякий его приезд из Ташкента. Лев побывал везде, где только можно, видел и знал всё, его кусали все животные, кроме льва (кажется, даже медведь!), но самыми страшными считал укусы кошачьи. Рассказы Симбирцева – основанные
