и слова сказать, в голову удар прилетает. И все. Темнота. Очухиваюсь уже в лазарете. Голова трещит. Два ребра сломаны, половина тела – сплошная гематома. Как ребра ломали, не помню, по всей видимости, пинали, пока в отключке был.
Взялись за меня крепко. Если дам слабину – сломают. Опустят, потом и сам жить не захочу. И Бес наверняка уже в курсе моего ареста, значит, сознательно от меня открестился, помощи ждать от него не стоит. Понимаю все, не дурак. Либо сдал кто, что я виновен в срыве операции, либо просто по херу ему на меня. Так что выбора у меня особо нет. Нужно учиться выживать в одиночку, самому за себя стоять. А жить ой как хочется. Обмозговываю все хорошенько и решаю идти ва-банк. Через полчаса приходит медсестра делать укол. Как могу лыблюсь ей в тридцать два чудом уцелевших зуба и прошу позвать для разговора начальника.
Следак появляется на следующий день. Довольный, падла. Словно елка новогодняя сияет.
– Ты меня в эту хату снова отведи, начальник, – решаю не ходить кругами, сразу к делу перехожу, – и чтобы те же черти там были.
– Да ты себя видел? Подохнешь ведь, – ухмыляется он.
– Пускай подохну, только за собой заберу хотя бы одного, не так обидно будет.
Начальник смотрит пристально, потом ухмыляется, будто не верит, что всерьез говорю. Но я, мать его, и не думаю шутить.
– Слушай, начальник. Понял я, не дурак, что не оставят меня в покое. Так тому и быть, вот только сдохнуть – сдохну, но ломать себя не дам.
Смотрит на меня долгим взглядом, оценивающим. Ни слова не говорит. Берет стул в конце комнаты, подвигает к шконке и садится рядом.
– Видишь вон того пациента, – указывает взглядом на лежащего на соседней койке мужика. Поворачиваю голову вбок. Осматриваю терпилу. Мужик на вид лет на десять старше меня. Лицо – месиво сплошное. Глаза закрыты. Голова перебинтована. В глубокой отключке.
– У вас одна на двоих беда, тот же чел заказал. Не знаю, что вы такого сделали, только вот козла этого каждый день имеют, любой, кому охота. И публика у него в хате не особо ласковая. Видишь, как разукрасили. Это я к чему говорю. На него заказ четкий. Долго точно не протянет, сам руки на себя наложит, уже и посылка передана. А вот с тобой мы можем поторговаться. Будешь работать на меня, помогу, чем смогу. По крайней мере, телочкой ничьей быть не придется. Прессовать тебя все равно будут, там все проплачено. Но ты крепкий, выдержишь.
– Стучать не стану, не дождешься. Спасибо за аудиенцию. Жду приглашения в пресс-хату, – отвечаю на это предложение резко и холодно.
Спустя две недели выписывают с больнички, помещают в прежнюю камеру. Похоже, буря миновала. Вроде не лезет ко мне никто, я уж было расслабился, готовился мотать срок да кумекать, что делать дальше. Если Бесу я больше не нужен, даже не представляю, куда податься. Ничего ведь не умею, кроме как в банде быть.
Только, хрен вам. Где-то месяц спустя про меня «вспоминают».
Вытаскивают из камеры, окатывают водой ледяной из шланга и засовывают в
