рехнулись. Оба, – решительно заявил Фолко. – Помимо всего прочего, мы втроём – сила, потому что, – и он выразительно тряхнул рукавом мифрильной кольчуги. – А она? Мы друг друга прикрываем, если что, и стрелу в грудь примем, и даже копьё, а она, опять же?!
Гномы переглянулись, аргумент хоббита, очевидно, подействовал.
– Значит, наш долг – её прикрыть, – вдруг очень серьёзно ответил Торин.
– Это Судьба, – повторил Малыш. – Нельзя спутнику отказывать, когда Судьба его посылает.
Хоббит, лишившись дара речи, только и мог, что таращиться на друзей.
Эовин мигом всё поняла.
– Так, значит, я с вами? – выдохнула она, прижимая руки к груди.
Фолко отвернулся.
Это было очень неправильно, донельзя неправильно и несправедливо. Они сражались, чтобы такие, как Эовин, могли жить – а не затем, чтобы при первой возможности тащить замечтавшихся о геройских подвигах девчонок под чужие мечи и стрелы.
– Если Фарнак не возьмет её на борт, я не виноват, – наконец проворчал он.
Эовин взвизгнула и, недолго думая, кинулась на шею сперва Торину, а потом Малышу. Взглянула на хоббита и жарко залилась краской.
– Мастер Холбутла, ты не пожалеешь.
Фолко закатил глаза.
– С эльдрингами сами объясняться станете, ладно? Нечего меня вперёд выпихивать.
…На корабле Фарнака Эовин, словно мышка, забилась в уголок и помалкивала. Старый тан только поднял брови, выслушав гномов – Фолко стоял, демонстративно повернувшись к борту и скрестив руки на груди.
– Судьба! – вещал меж тем Малыш – ему, видать, полюбилось это слово. – Никакой моряк не пройдёт мимо тонущего, даже если это его злейший враг; так и здесь, когда Судьба посылает тебе спутника, нельзя отворачиваться!.. Мы, гномы, верим в Судьбу и волю Махала, и потому почтительно просим у тебя, могучий тан…
Могучий тан кивнул.
– Мы тоже верим в Судьбу и в волю Морского Отца, и, конечно, не покинем тонущего, ты прав, даже если только что бились с ним борт о борт. Пусть дева Эовин, дочь Эотара, остаётся с нами.
Вечером того же дня Фолко сидел в одиночестве – Малыш помогал Эовин обустраиваться. Гномы осмотрели её снаряжение, нашли в нём немало «изъянов и нехваток», как выразился Торин, и с задором взялись за дело.
Пальцы хоббита нащупали перстень принца Форвё. Как он говорил друзьям – теперь это обычное украшение, волшебство давно ушло, или угасло, или расточилось; как и с клинком Отрины, тоже сделавшимся обычным оружием, хотя и прекрасной работы и с идеальной заточкой.
Магия ушла из Средиземья, ушла вместе с эльфийскими кольцами, вместе с кольцами гномов и людей; последнее из них самолично сбросил в Ородруин не кто иной, как он, Фолко, сын Хэмфаста.
И, как бы ни хотелось объяснить всё случившееся с Эодрейдом «злой волей иномировых сил», воля тут, скорее всего, была самая что ни на есть обычная, человеческая.
Лунный
